Овод

"You are quite right," she said at last, turning to him and speaking in her usual voice; "it is worse than useless to look back at a horrible past.	- Вы были совершенно правы, - повернувшись к нему, сказала Джемма своим обычным голосом, -оглядываться на страшное прошлое бесполезно.
It plays tricks with one's nerves and makes one imagine all sorts of impossible things.	Это так расшатывает нервы, что начинаешь воображать бог знает что.
We will NEVER talk about that subject again, Cesare, or I shall see fantastic likenesses to Arthur in every face I meet.	Никогда не будем больше говорить об этом, Чезаре, а то я во всяком встречном начну видеть сходство с Артуром.
It is a kind of hallucination, like a nightmare in broad daylight.	Это точно галлюцинация, какой-то кошмар среди бела дня.
Just now, when that odious little fop came up, I fancied it was Arthur."	Представьте: сейчас, когда этот противный фат подошел к нам, мне показалось, что я вижу Артура.
CHAPTER V.	Глава V
THE Gadfly certainly knew how to make personal enemies.	Овод, несомненно, умел наживать личных врагов.
He had arrived in Florence in August, and by the end of October three-fourths of the committee which had invited him shared Martini's opinion.	В августе он приехал во Флоренцию, а к концу октября уже три четверти комитета, пригласившего его, были о нем такого же мнения, как и Мартини.
His savage attacks upon Montanelli had annoyed even his admirers; and Galli himself, who at first had been inclined to uphold everything the witty satirist said or did, began to acknowledge with an aggrieved air that Montanelli had better have been left in peace.	Даже его поклонники были недовольны свирепыми нападками на Монтанелли, и сам Галли, который сначала готов был защищать каждое слово остроумного сатирика, начинал смущенно признавать, что кардинала Монтанелли лучше было бы оставить в покое:
"Decent cardinals are none so plenty. One might treat them politely when they do turn up."	"Честных кардиналов не так уж много, с ними надо обращаться повежливее".
The only person who, apparently, remained quite indifferent to the storm of caricatures and pasquinades was Montanelli himself.	Единственный, кто оставался, по-видимому, равнодушным к этому граду карикатур и пасквилей, был сам Монтанелли.
It seemed, as Martini said, hardly worth while to expend one's energy in ridiculing a man who took it so good-humouredly.	Не стоило даже тратить труда, говорил Мартини, на то, чтобы высмеивать человека, который относится к этому так благодушно.
It was said in the town that Montanelli, one day when the Archbishop of Florence was dining with him, had found in the room one of the Gadfly's bitter personal lampoons against himself, had read it through and handed the paper to the Archbishop, remarking:	Рассказывали, будто, принимая у себя архиепископа флорентийского, Монтанелли нашел в комнате один из злых пасквилей Овода, прочитал его от начала до конца и передал архиепископу со словами:
"That is rather cleverly put, is it not?"	"А ведь не глупо написано, не правда ли?"
One day there appeared in the town a leaflet, headed:	В начале октября в городе появился памфлет, озаглавленный
"The Mystery of the Annunciation."	"Тайна благовещения".