Озарения

Он есть любовь, совершеннейшая, вновь открытая мера, как по-волшебству возникший и врасплох застигший нас здравый смысл, и вечность: машина фатальными свойствами облюбованная. Мы все ужас почуяли от того, что в дар от него получили и что ему от себя передали: о, радость обладания (дарованным нам) здоровьем, взлёт способностей наших, эгоистичная привязанность и страсть (наша) к нему, − к тому, кто любит нас ради жизни вечной своей…

И мы вызываем его в памяти нашей, и он отправляется в путь… И когда Поклонение тает, звенит, звенит и его обещанье: «Прочь суеверия, эти ветхие тела, эти радости у камелька и эти векà. Эпоха рухнула в бездну!»

Он не уйдёт, с неба не снизойдёт, до конца не дойдёт в искуплении приступов гнева жён, взрывов веселья мужей и всего греха сего: ибо свершилось сие при нём, возлюбленном.

О, его дуновенья, лики, направленья; ужас внушающая стремительность совершенства форм и действия.

О, плодовитость разума и безмерность вселенной!

Тело его! Долгожданное освобожденье, благодати крушенье с новым неистовством скрещённое!

Взор его, взор его! Все былые коленопоклоненья и муки вознесённые ему вослед.

Заря его! Звучных и волнуемых прекращенье страданий в музыке мощнейшего усиленья.

Шаг его! миграции более значительные, чем полчищ нашествия древних.

О, мы и он! гордость более милостивая, чем утраченные благостыни.

О, мир! и песнь светлая горестей новых!

Он всех нас узнал и всех нас возлюбил. Возможем и мы, этой зимней ночью, от мыса к мысу, от полюса открытого всем ветрам к зАмку, от столпотворения к взморью, от взглядов к взглядам, почти без сил и без чувств, окликнуть его и узреть и вновь от себя оттолкнуть и, под водами хлынувшими и с высоты снежных пустынь, следовать за его взорами, его дуновеньями, его телами, его светом.

Артюр Рембо (Arthur Rimbaud) Из сборника Стихотворения (Poèsies)

Ощущение

Ах, лета голубые вечера!

Колосья колкие примну ногой босою,

И, ветер в волосах, душистых трав ковра

Вдохну я свежесть с выпавшей росою.

Любовью бесконечной, неземной

Душа наполнится − не думать, не молиться!

Идти, идти цыганскою тропой,

Как в женщине в Природе раствориться.

Sensation

Par les soirs bleus d’été, j’irai dans les sentiers,

Picoté par les blés, fouler l’herbe menue:

Rêveur, j’en sentirai la fraîcheur à mes pieds.

Je laisserai le vent baigner ma tête nue.

Je ne parlerai pas, je ne penserai rien:

Mais l’amour infini me montera dans l’âme,

Et j’irai loin, bien loin, comme un bohémien,

Par la nature, heureux comme avec une femme.

Mars 1870

Из сборника Последние стихотворения (Derniers Vers)

* * *

Альмея ли она?. В час утра голубой

Погибнет, − как цветок, покончивший с собой, −

Когда вдали расцветший город дышит,

И влажные блестят в рассветной дымке крыши?

О, как прекрасно это! Как прекрасно!

− Рыбачке пел Корсар, кривляяся ужасно,

Лишь потому, что масок рой редевший

Ждал продолженья на террасе опустевшей!

* * *

Est-elle almée?. Aux premières heures bleues

Se détruira-t-elle comme les fleurs feues…

Devant la splendide étendue où l’on sente

Souffler la ville énormement florissante.

C’est trop beau! C’est trop beau! mais c’est nécessaire

− Pour la Pécheuse et la chanson du Corsaire,

Et aussi puisque les derniers masques crurent

Encore aux fêtes de nuit sur la mer pure!

Juillet 1872

Слеза

Вдали от птичьих стай и от селянок,

От стад вдали я пил, а вереск пел.

Орешник нежный, вставши спозаранок,

К полудню от тумана захмелел.

Коленями – на влажный дёрн, − подранок, −

Что мог я пить ( Уазы онемел

Вблизи истока вязов строй ) так рано?:

От зелья золотого пропотел.

Так указателем трактира, о котором

Здесь не слыхал никто, печально я стоял.

Гроза до вечера, небес покров суровый,

Озёра чёрные, колонны, ночь, вокзал.

В песок ушла лесов живая влага,

А с неба на болота сыпал град…

Искатель редких раковин и кладов,

Питью такому я нимало не был рад!

Larme

Loin des oiseaux, des troupeaux, des villageoises,

Je buvais, accroupi dans quelque bruyère

Entourée de tendres bois de noisetiers,

Par un brouillard d’après-midi tiède et vert.

Que pouvais-je boire dans cette jeune Oise,

Ormeaux sans voix, gazon sans fleurs, ciel couvert.

Que tirais-je à la gourde de colocase?

Quelque liqueur d’or, fade et qui fait suer

Tel, j’eusse été mauvaise enseigne d’auberge.

Puis l’orage changea le ciel, jusqu’au soir.

Ce furent des pays noirs, des lacs, des perches,

Des colonnades sous la nuit bleue, des gares.

L’eau des bois se perdait sur des sables vierges

Le vent, du ciel, jetait des glaçons aux mares…

Or! tel qu’un pêcheur d’or ou de coquillages,

Dire que je n’ai pas eu souci de boire!

Mai 1872

Из сборника Стихотворения (Poèsies)

Офелия

I

Колеблема волной среди уснувших звёзд,

Плывёт Офелия, − как лилия, − в тумане.

Плывёт так медленно − фатой укрыта грёз…

– Победный ловчих крик в рассветной глухомани.

Лет тысячу плывёт она − фантом, −

Печальна и бела, − по глади чёрной.

Вечерний бриз всё шепчет нам о том,