– Я помню, что чувствовал. Сейчас эмоции погасли, но вернулось знание о тебе. Даже вернее – знание тебя. И мне это неприятно. А раз мне неприятно, значит, я снова научился чувствовать.
– Вы, Миша, явно себе что-то напридумывали, – недовольно произнесла Изольда.
Мишка долго молчал, собираясь с мыслями.
– Мне это трудно объяснить, я ещё и сам не во всём разобрался, но если я правильно расшифровал свои действия за последние годы, то выходит, что я начинал чувствовать, вычистив память до размера эмпата. А потом каждый раз снова чистил память, по мере накопления информации.
Изольда взглянула на него с изумлением:
– Если это так, то значит, вы убили себя, – сказала она.
Мишка усмехнулся, а Фрол, мягко отодвинув Изольду от пульта и, приведя тумблер в изначальное положение, тревожно спросил:
– Я так понимаю, это вы в переносном смысле?
– Как знать, – Изольда отошла от пульта и принялась пальцем щупать воду в тазике. – Цена вечности – чистка памяти. Но не до полного обнуления, это ведь потеря личности. А вы, Миша, чистили, по вашим словам, до примитивного уровня эмпатов. То есть удаляли информацию, но оставляли чувства. Вы теперь и не эмпат, и не вечный. Это ли не ментальная смерть?
– Нет, – возразил Мишка, – напротив. Мне кажется, что я ещё никогда не был таким живым. Может быть, я просто стал человеком? Правда, я чуть не сошёл с ума, когда ко мне снова частично вернулась память.
– Этого не может быть, – отрезала Изольда. – После процедуры клининга, вечный уже не может вернуть себе память. Даже частично. Это аксиома.
Фрол встал между ними и примиряющее поднял перед собой ладони.
– Слушайте, – сказал он. – Я тоже не знаю, зачем нужен этот план, но я и знать не хочу. Я хочу, чтобы нас сменили. Я устал.
– Да некому вас сменить! – воскликнула Изольда. – Устал он. А я не устала? Вы представляете себе, какие усилия мне приходиться прилагать, для того, чтобы держать в узде всю эту свору обдолбанных извращенцев?! Они уже пятьсот лет только и делают, что бухают и трахаются. И в ус не дуют. Численность ордена модераторов когда-то составляла десятки единиц, а нынче на всей станции я одна пытаюсь усидеть в руководстве. В штабе кто спился, а кто надорвался на тяжком поприще сексуальных извращений. А вы сидите тут. Да, мне пришлось даже связь вывести из строя, чтобы не слышать, как вы канючите. У меня других дел по горло. А у вас тут с потолка капает!
Видимо, Изольда сообразила, что сболтнула лишнего и замолчала. А Фрол из деликатности решил ей помочь и свернуть беседу в другое русло.
– Да, понимаю, – сказал он. – А тут ещё с эмпатами проблема…
– А вот проблему с эмпатами нам придётся решать самым решительным образом, – сказала Изольда.
– Может быть, лучше предоставить возможность им самим решать свои проблемы? – спросил Мишка. – И может быть, образом не решительным, а каким-нибудь, ну. Образным, что ли? Они ведь большие специалисты по образам!
– Ни в коем случае, – отрезала Изольда. – Тем более что это не их проблема, это наша проблема.
– И как вы будете её решать? – спросил Фрол.
– Очень просто, – сказала Изольда, промокнув пальцы платочком. – Как всегда. Мы прямо с орбиты ударим по посёлку жёстким ментальным излучением, и они всё забудут. Да-да. В конце концов, это гуманно. Им же надо время от времени забывать обо всех жертвах, о людях, которых они утопили в озере.
– То есть вы уже не первый раз проделываете это? – изумился Мишка.
– Разумеется. Ты и сам это проделывал. Забыл? А говоришь, что всё вспомнил.
Изольда врала, Мишка точно это видел, не мог он ничего такого проделывать, теперь-то он это знал наверняка, что не мог. А Фрол задал вопрос, который, видимо, мучил его:
– Неужели на станции всё обстоит так плохо? Никто не занимается делом, а только развратом и пьянством?
– Представьте себе! – подтвердила Изольда. – Проект, задуманный основателями из «Основы», как оплот новой цивилизации, выродился в кучку сибаритствующих нарциссов. Впрочем, есть небольшая группа химиков, которые неплохо продвинулись, изучая алкалоиды. Но они слишком увлеклись результатами, слишком часто ставили эксперименты на себе.
– Так не бывает, – категорически заявил Мишка. – При смене поколений всё равно должен же происходить какой-то отбор, не могут все быть тунеядцами. Не в природе человека.
Изольда усмехнулась.
– И вы никогда не задавались вопросом, а где их дети? – спросила она.
– Мне это как-то не приходило в голову, – растерялся Мишка.
– Правильно, – сказала Изольда. – Уже больше тысячи лет это вообще никому не приходит в голову.
– Больше тысячи? – удивился Мишка.
– Ага, – усмехнулась Изольда. – Детей просто нет. Все выросли. И стали вечными. Вот и вся смена поколений. Станция не может обеспечить население количеством больше двухсот вечных.
Мишка попытался припомнить, когда он в последний раз видел живого ребёнка. Получалось, что в зеркале.
– Хорошо, – сказал Мишка. – Я догадываюсь, почему нет детей у вечных. Но почему не рожают эмпаты?