Она подошла поближе к гандбольной площадке. Эмили повернулась в сторону Сьюзен, наблюдая, как одноклассница бежит за мячом.
Ожерелье было там, прямо на ее шее.
Ей нужно было поговорить с девочкой. Но во дворе, скрестив руки и зорко наблюдая за обстановкой, стоял охранник.
Сьюзен спрятала чемодан за ствол старого дуба. Затем подняла руку, пригладила волосы и выпрямила спину.
Она решила двигаться быстро, как будто была учительницей или социальным работником и торопилась на занятия. Перешла улицу. Вступила на тротуар.
Сьюзен сделала шаг на игровую площадку.
Охранник заметил ее моментально. Она понимала, что главное не смотреть ему в глаза. Пытаясь успокоиться, она залезла в свою сумочку, делая вид, что ищет там что-то важное.
Когда несколько мгновений спустя она оторвала свой взгляд от сумочки, то заметила, что охранник потерял к ней интерес и отвернулся. Она вздохнула с облегчением и продолжила движение в сторону площадки для гандбола.
Мяч, которым играли дети, был таким большим, как для игры в вышибалы. Сьюзен не припоминала, чтобы Эми когда-либо играла в эту игру. Эмили все еще стояла у стены, ожидая свою очередь. Сьюзен подошла к ней.
— Привет! —
Эмили застенчиво посмотрел на нее. Сьюзен показалось, что в миндалевидной форме глаз Эмили, в изгибе бровей она увидела Эми.
— Я бы хотела купить такое для своей дочки. Где ты его взяла?
— Папа нашел его, — ответила девочка. Затем она снова посмотрела на то, как вверх-вниз подпрыгивает мяч.
У Сьюзен от шока открылся рот. Она была так ошеломлена, что не могла вымолвить ни слова.
Наконец она выдавила из себя:
— Ты хочешь сказать, что твой папа сделал это ожерелье?
— Нет, он нашел его, — без тени сомнения сказала Эмили.
— Где?
Игра закончилась, Эмили сорвалась со своего места. Настала ее очередь играть в мяч.
— Я не знаю, — бросила она и убежала на площадку.
Сьюзен смотрела ей вслед. Ее сердце заполонил ужас.
Глава двадцать третья. Сентябрь — январь, двадцать лет назад
После того как Чудовище приговорили к смертной казни, у Сьюзен случился прилив энергии. В тот же вечер она пошла домой и убрала весь дом, не тронув только комнату Эми. Затем она убрала дом по второму разу.
Каждый вечер она готовила на ужин изысканные блюда. Работала у Молли каждую обеденную смену. Пробегала по семь километров вдоль реки каждый день, пока не начинала задыхаться.
Но потом все рухнуло, в один момент. Где-то в середине приготовления пирога с черникой по новому рецепту, который дала ей Молли, она вдруг обнаружила, что сидит на кухонном полу. Она не могла пошевелиться. Она не могла думать. Перед ее глазами стояла Эми — и больше никого и ничего.
Сьюзен понятия не имела, как долго пробыла на полу к тому моменту, когда вернулся Дэнни. Она почувствовала, как он отнес ее в постель. Затем он лег рядом с ней. Она слышала его голос, но не могла сосредоточиться на том, что он говорит. Она не могла открыть глаза и посмотреть на него, не могла молвить ни слова.
Как потом она узнала, она оставалась в кровати три дня, вставая только в уборную. Она смутно ощущала, что иногда с ней был муж, а иногда мама.
Дэнни не очень верил в силу терапии, но отвез Сьюзен в Государственную клинику здравоохранения Гленс-Фолс, где работали интерны-терапевты. Сьюзен ничего не помнила о той женщине, которая ее осматривала, но, по словам Дэнни, она была очень молода и только что окончила школу социальных работников. Когда та вышла после приема, чтобы поговорить с Дэнни, на ней лица не было. Она настоятельно рекомендовала, чтобы Сьюзен поместили в отделение психического здоровья государственной больницы Олбани.
Туда-то и отправилась Сьюзен на три недели, хотя страховка покрывала только восемьдесят процентов расходов на лечение. Постепенно нервный срыв сошел на нет, она начала потихоньку возвращаться в мир. Теперь она уже могла отличить медсестер друг от друга, даже смогла запомнить имена некоторых из них. Достижением стало и то, что она попросила к своей картошке фри дополнительную порцию соли. А когда пришел Дэнни, она обратила внимание на его лосьон после бритья.
Тот самый лосьон, который они с Эми подарили ему на день рождения.