Новый материал был датирован двумя днями ранее, статья была озаглавлена: «Осужденный на казнь все еще утверждает, что невиновен». Перед ней возникла свежая фотография Янсена. Как она себе и представляла, волосы его поседели. Лицо было сероватое, видимо из-за того, что последние двадцать лет он испытывал недостаток солнечного света. Но что поразило ее — это его глаза. Они были такими грустными, как в тот первый раз, когда она увидела его лицом к лицу. Теперь вокруг них были морщины. Это придавало ему какой-то… задумчивый, философский вид.
Она начала читать, что он сказал журналисту. «Ложное признание… десять часов пыток… пьяный и истощенный… просто хотел спать… у них не было никаких реальных доказательств…»
Ничего такого, чего бы она не слышала раньше, как во время суда, так и во время каждой апелляции, которые периодически подавал Янсен. Первые годы агент Паппас звонил ей и заверял, что все эти апелляции ни на что не повлияют и им не дадут ход. Судья скрупулезно провел судебное разбирательство, и доказательств было предостаточно: следы укусов Эми на руке Янсена, полное отсутствие какого-либо алиби и, прежде всего, его письменное признание.
Сьюзен схватилась за голову. Она снова сказала себе, что есть простое объяснение тому, как ожерелье попало к Эмили, просто она пока не понимает, как так случилось.
Может быть, Дэнни связался с Янсеном в тюрьме и заставил его рассказать, где находится ожерелье. И он не сказал об этом Сьюзен, потому что не хотел будить в ней плохие воспоминания.
Но потом она подумала, что в этом нет никакого смысла. Дэнни хотел забыть об Эми. Он бы ни за что не связался с Янсеном. И если бы Янсен связался с ним сам, то Дэнни предложил бы Янсену обратиться к Сьюзен.
Она нажала на стрелку назад на экране компьютера и прошла по ссылке на статью в «Пост-Стар» двадцатилетней давности. Там была фотография, на которой она и Дэнни стояли перед зданием суда, обращаясь к прессе. Агент Паппас стоял рядом.
Она мысленно перенеслась в то время. Она вспомнила, что, прежде чем переключить свое внимание на Фрэнка, а потом на Янсена, Паппас какое-то непродолжительное время подозревал Дэнни. Алиби мужа было таким же неубедительным, как у Янсена, но у Дэнни никогда не было никаких следов на руках, таких следов, которые Паппас называл «ранами, полученными от жертвы в результате защиты от нападения»…
Она содрогнулась.
Но что, если…
Она была так расстроена, что даже не смогла закончить предложение. Она посмотрела на экран компьютера, но глаза уже ничего не видели. Она вспомнила ночь после ареста Курта Янсена, когда она легла в постель с Дэнни и сказала: «Слава богу, они поймали его».
Он рассмеялся.
И теперь этот смех двадцатилетней давности звенел у нее в голове.
Сидя за компьютером, Сьюзен грызла ноготь большого пальца и задавалась вопросом:
Ей стало трудно дышать, она почувствовала, что библиотека, несмотря на свои большие размеры, становится все меньше и надвигается на нее. Она встала и практически выбежала из-за компьютера.
Двадцать лет назад у нее случился нервный срыв. Не он ли настиг ее сейчас? В этом все дело?
Оказавшись на улице, она снова смогла дышать. Но бежать было некуда. Поговорить было не с кем. Повинуясь внутреннему импульсу, о котором, как она сразу же поняла, она могла пожалеть, Сьюзен достала свой телефон-раскладушку и позвонила.
Через два гудка в трубке раздался голос мамы.
— Сьюзен! Все в порядке?
Сьюзен представила, как ее мама стоит у кухонного стола и разговаривает по их допотопному телефону-факсу, который Дэнни купил еще в середине девяностых. Факс сломался много лет назад, но телефон все еще работал.
— Я в порядке, мам, — ответила она.
— О, здорово. Я только что отхватила такую симпатичную вешалку для полотенец в комиссионном магазине. Тебе она обязательно понравится!
— Мам…
— Полотенца вешаются на утиный хвост…
— Я сейчас в Тамараке. Заехала повидаться с Дэнни.
Последовала пауза, затем Ленора осторожно произнесла:
— Это так мило. И как он там?
Сьюзен почувствовала, что ей необходимо двигаться дальше. Она пошла прочь от библиотеки и от Главной улицы.