Ожерелье княжны Гальшки

— Ты такой внимательный, словно все — твои родственники.

Илья, продолжая оставаться серьезным, ответил:

— С детства у меня это.

— Что? — не поняла она.

— Люблю запоминать облики тех, кого давно нет в живых.

— И где ты этому научился? — она продолжала улыбаться.

— В нашем родовом замке также много портретов.

— Острожских?

— Острожских, — подтвердил он. — С давних еще времен.

— Больше, чем здесь?

— Конечно, меньше.

— Как в замке моей мамы?

— Видимо, больше.

Переехав в Острог, она убедилась, что их и в самом деле больше, чем в замке Костелецких. Илья и тогда знал это, но ответил уклончиво, потому что всегда был очень тактичным, видимо, считал, что сравнением не в ее пользу может обидеть.

А тогда она поинтересовалась:

— Вы приглашали заезжих художников?

— Отец рассказывал, что мой дедушка, Константин Иванович, любил этим заниматься. А о некоторых работах уже и трудно сказать, когда они появились. Иногда Острожские заказывали свои портреты, приезжая в Краков, другие города.

Тогда она загорелась:

— Давай и твой закажем?!

Он начал отказываться, но потом согласился при условии, что на холсте они будут вдвоем. Однако Беата настояла:

— Повенчаемся, тогда можно и вдвоем. А пока пусть тебя нарисуют.

Словно чувствовала, что потом будет поздно. Илья согласился. Нашли художника. Фамилию его она забыла. Да, видимо, и не слишком известным был. А вот портрет получился хорошим. Особенно глаза. Выразительные. Будто пронизывают насквозь.

Тогда этот взгляд ей, по правде говоря, не очень нравился. Казалось, нет в нем искренности, доверия. Но прошло время, не стало Ильи, пронеслись годы, будто резвые кони, и поняла она, что муж таким ей еще больше нравится. Словно издали, из неизвестности всматривается в свою жену, пытаясь узнать, как живет она, что на сердце у нее, что тревожит.

Как же она не догадалась в эти минуты, наполненные нелегкими размышлениями, обратиться к нему, поговорить, посоветоваться. Подошла к портрету. Показалось, что Илья хочет что-то сказать. Но, как ни силится, ничего не получается.

— Ильюша, — начала просить. — Не мучай меня, хоть слово скажи.

Просит и плачет, слезами заливается. Но не легче от этого становится, наоборот, еще больше тоска гложет и появляется какая-то внутренняя боль — такая ноющая, что никакого спасения нет. Только и остается переждать ее. Да как переждать, когда и конца-то ей не видно?

— Ильюша! — заломила руки Беата. — Неужели не видишь, как тяжело мне. Помоги, прошу, больше не на кого надеяться. Все только поучать норовят, но никто, ни один человек не удосужился понять, что на душе у меня.

Плачет княгиня, лицом прислонясь к портрету. Так тесно прижалась к холсту, будто чувствует теплого дорогого ей человека. И кажется Беате, что уже не только тепло от портрета исходит, а будто дыхание чувствуется.

Подняла голову, вгляделась в облик Ильи…

Трудно поверить, но шевелятся его губы. Едва заметно шевелятся, словно отозвался он на просьбу и хочет что-то сказать.

— Говори, не мучай меня! — еще больше залилась Беата слезами.

И внял Илья ее мольбе.

— Знаю, женушка, нелегко тебе живется, — шепчут его губы.

Вытерла княгиня лицо, а слезы все равно ручьем льются.

— Не обращай, Ильюша, на это внимания, — просит. — Ничего поделать с собой не могу. Не обращай, говори…

— Нелегко тебе, Беата, — продолжает супруг, — но мне не легче!

— А разве мертвые чувствуют? — удивилась она.

— Не так, как живые, конечно. Но и нам нет покоя, если что-то делается не так.

— Что не так? Неужели я тебе не жена верная?

— Слов нет — верная. Но не только в этом дело.

— А в чем, Ильюша?

— За доченьку нашу сердце у меня болит, — продолжает шепотом князь.

— Аль не стараюсь я, — оправдывается Беата, — чтобы ни в чем Гальшке не отказывать?

— Стараешься, но нет у вас согласия.

— А в чем вина моя?

Хочет Илья спокойным казаться, но видит Беата, не получается у него:

— Ты же мне слово давала?

Поняла она, что Илья имеет в виду:

— Сдержала бы его, Богом клянусь, если бы сын родился.

— А дочка разве не моя кровная?

— Как ты можешь сомневаться?!

— Не сомневаюсь, а только напоминаю: береги Гальшку.

— Буду беречь, — обещает Беата.

Ожидает, что Илья еще что-то скажет, но смотрит на портрет: губы мужа сжаты, не шевелятся. А так хочется поговорить с ним. Столько еще не высказано!

— Ильюша! — просит Беата. — Отзовись!

В ответ — молчание.

Она снова прислоняется к портрету и плачет. От неловкого движения халат сползает с плеча, обнажая плечо. От этого ей становится еще холоднее. Пытается поправить халат и просыпается.

В камине догорают березовые поленья.

На стенах молчаливо застыли портреты Острожских.

Беата оборачивается и встречается взглядом с Ильей. Точно так, как и до этого. Но тогда это было во сне, а теперь наяву.

Когда же она уснула? Пожалуй, как только отошла от камина. После нелегких раздумий о том, что отец Антонио и Марыся ведут себя иначе, словно приобщились к тайне, только им известной. Но теперь отнеслась ко всему более спокойно. Если что и произошло, это их личное дело. Одно обидно, что приходится сомневаться в людях, которым хотелось бы доверять.