Ожерелье княжны Гальшки

Вася даже стало жаль его, однако сразу же придал выражению лица еще большую суровость, что пленного испугало:

— Я готов все рассказать.

— Слушаю.

— Мы, не догнав вас, сначала решили вернуться назад, но…

— Рассуждения твои не нужны. У меня мало времени. Говори конкретно. Беата приказала преследовать нас дальше?

— Приказала.

— А сама?

— Поехала в Вавель, чтобы заручиться поддержкой короля.

— Вернулась?

— Нет.

— Что еще тебе известно?

— Беата хочет уговорить своих дальних родственников Зборовских собрать большой отряд, который бы обязательно настиг вас.

— Согласятся?

— Несомненно.

— Почему?

— В случае победы обещает отдать Гальшку за Мартина Зборовского.

— У вас отряд большой?

— С нами вы справитесь легко, — чистосердечно признался пленный, стремясь любым способом облегчить свою участь.

То ли от волнения, то ли от удавки он чувствовал себя плохо. Вытер со лба пот, успевший выступить крупными каплями.

Вася молчал. И не только потому, что ситуация, если верить словам пленного, была серьезная. Не знал, как поступить с этим человеком.

Убить рука не поднималась. Не оставалось сомнений, что он не по своей воле ввязался в эту историю. Конечно, можно отпустить, но где уверенность, что, оказавшись среди своих, он снова не превратится в преследователя?

Пленный, видимо, догадался о сомнениях Васи. Поглядывал по сторонам. Боялся, чтобы кто-либо не ударил мечом. Опасался не без оснований. Бойцы окружили его с Васей тесным кольцом.

— Что же мне делать с тобой? — нарушил молчание оруженосец.

— Ты еще сомневаешься? — всадник, который перед этим был дозорным, проявил удивительную решительность. — Только прикажи…

Пленный в страхе сделал шаг назад и наткнулся на бойцов. Те, в свою очередь, выразили недовольство:

— Чего с ним церемониться?!

— Нас они не пожалеют!

— Ему место среди этих, — всадник, которого спас Вася, показал на убитых и раненых.

Кольцо вокруг пленного сжималось.

— Что же мне с тобой делать? — повторил Вася в раздумье. Он по-прежнему не находил нужного ответа.

Неожиданно подсказал сам пленный. Он упал на колени. Вася опешил, не успел и слова сказать, как тот запричитал:

— Пощадите, верой и правдой буду служить.

— А в трудную минуту предашь? — засомневался Вася.

— Клянусь! Не быть этому!

— Не верь ему, командир!

— Поднимет голову, еще узнаешь, что за птица!

— Тебе хочется удар в спину получить?

Слушал их Вася и понимал, что они правы. Кто поручится, коль не будет так? А с другой стороны, можно ли с полным основанием утверждать, что не искренне говорит? Еще молод, жить хочется. Если в живых останется, неизвестно, как отнесутся к нему свои. Вернется к ним, а они (и не без оснований) засомневаются. Кто погиб, кто пораненный остался лежать. Едва не все лошади с поломанными ногами, а этот появился живой…

Забеспокоились бойцы:

— Решай, командир!

— Времени мало!

— Своих нужно догонять!

Обвел Вася взглядом их. Подсказки искал, а видел только суровые, лишенные жалости, лица. Но не поддался всеобщей ненависти, потому что не растратил человечности. Да и с детства доверчивым был.

— Так и быть, дарую тебе жизнь, — обратился к пленному. — На себя всю ответственность беру.

Пленный же не знает, как и благодарить.

— Звать-то тебя, как? — спросил Вася.

— Федя! — ответил тот радостно.

Чудо, да и только. Посветлели лица у бойцов. Не узнать их стало. До того были все злыми, беспощадными, а тут внезапно, словно подменили всех. Понял Вася, что в глубине души его боевых побратимов осталось еще место чуткости. Только каждый стеснялся перед товарищем показаться слабым, поэтому и требовал смерти пленного, а, убедившись, что командир справедливость любит, и сами будто оттаяли.

— Не подведи, Федя! — попросил пленного.

— Не подведу! — заявил тот, и Вася поверил в его искренность. — Тогда, — обратился он к товарищам, — догоняем Сангушко.

— Догоняем.

— Поспешим, — подал голос и Федя. — Я же говорил, что преследование продолжается.

Немного отдохнувшие кони несли всадников быстро. Да и дорога была знакома. Поэтому ближе к вечеру нагнали основные силы своего отряда, остановившегося вблизи болота, которому, казалось, нет ни начала, ни конца.

Когда показался Вася с товарищами, Сангушко находился не в лучшем расположении духа. Гальшка, не выдержав дорожных испытаний, совсем слегла. Поначалу князь подумал, что она просто устала, но увидел, что глаза ее с трудом открываются.

— Знобит меня, Дима, — произнесла она, едва он вошел в шалаш.

Сангушко положил руку на ее лоб, почувствовав, как его ладонь словно опалило. Только этого не хватало! Он постарался успокоить княжну:

— Отдохнешь немного, станет легче.

Ничего не ответила. Видимо, не слышала. Глаза были закрыты, дыхание участилось.

— Держись, милая, — он наклонился, поцеловал ее в щеку.

От прикосновения его губ она слегка приоткрыла глаза.

— Дима, оставь меня.

— Хорошо, ненадолго отойду.

— Ты не понял, — она говорила по слогам.

— Хочешь побыть одна?

— Не хочу стать для тебя обузой.

— Так вот ты о чем? — он опустился перед ней на колени. — Чтобы я больше ничего подобного не слышал, — сказав, начал целовать ее руки, губы.

— Ты меня любишь? — спросила Гальшка.