Ожидание

Приходили агенты, приводя с собой кастинг-директоров «Глобуса», «Нэшнл» и прочих важных шишек. По гримерной пробегал неизбежный шепоток, мол, такие-то и такие-то сегодня здесь, и мысль о том, что эти люди будут на тебя смотреть – люди, в силах которых круто изменить твою жизнь, – холодила кровь. Важен ведь не просто талант, а молва – что скажут про тебя разные умники. Агент Майкла, кажется, притащил с собой половину всех лондонских телевизионщиков и театральных деятелей. Агент Хелен приходил уже трижды, каждый раз с новым кастинг-директором. Лисса видела их, забившихся в угол в баре после спектакля. Они были столь серьезны, словно занимались жизненно важными государственными делами. Впрочем, со столь же серьезными лицами они слушали, что говорят со сцены молодые актеры.

Ее агент пришла на утреннюю репетицию в среду, одна. Это было в середине третьей недели подготовки, когда спектакль еще не смотрелся. Лисса видела ее, сидящую в заднем ряду маленькую женщину с непослушными рыжими волосами. Уже переодеваясь, Лисса получила от нее сообщение: «Замечательно. Я должна бежать. Поговорим завтра?»

На следующий день она постоянно проверяла телефон, ожидая звонка, которого так и не случилось.

Наступил четверг, она была вне себя от нетерпения. Она отправила Нэйтану сообщение: «Ты придешь с Ханной сегодня вечером?» Он не ответил. Выйдя на сцену, она увидела Ханну, сидевшую в одиночестве и пустое место рядом. Ее переполнило разочарование и облегчение.

После спектакля в баре Ханна обняла Лиссу.

– Это было потрясающе, Лисс. Мне очень понравилось. Значит, в конце концов она получит признание?

– Кто? – Лисса чувствовала себя сбитой с толку. Ее подруга была здесь, перед ней, мысль о предательстве пылала у нее внутри.

– Ну эта полячка, режиссер.

– Ах да. Наверное, получит.

Она впилась взглядом в лицо Ханны.

– Нэйт не захотел приехать?

– Он задержался на работе и передавал тебе большой привет.

– Большой привет, вот как?

– Да, ты получила сообщение от Кейт? – спросила Ханна. – Она приглашала тебя в Кентербери?

– Я не могу. У меня спектакль. А ты поедешь?

– Думаю, да. Нам нужно выбраться из Лондона, мне и Нэйту. Совершить что-нибудь спонтанное для разнообразия.

Лисса рассмеялась.

– Спонтанность – не твоя сильная сторона, Ханна, – сказала она. – Если ты хочешь сделать что-то действительно спонтанное, то съезди куда-нибудь за пределы Англии. Например, в Берлин. Или слетай в Нью-Йорк, в Белиз.

Ханна бросила на нее быстрый обиженный взгляд.

– Ну что ж, – тихо ответила она, – может быть, я начну с Кентербери и посмотрю, как пойдет.

Лисса улыбнулась и почувствовала странную горечь во рту.

Приближался ее, Лиссы, день рождения. Ей исполнится тридцать семь, в пьесе она играла двадцатисемилетнюю. Об этом она никому не рассказала. С утра она зашла к Саре, которая, как обычно, вручила ей самодельную открытку. В этот раз она была без подарка.

– Я просто очень занята, – призналась Сара на кухне, слушая шквал дождя за окном. – Новая работа меня несколько утомляет. Я тебе рассказывала? Летом у меня выставка. Галерея на Корк-стрит предложила меня выставить.

– Можно посмотреть? – спросила Лисса. – Над чем ты работаешь?

– Я не уверена, что стоит, – Сара склонила голову набок, как бы размышляя, а потом добавила: – Нет… думаю, так рано не стоит.

Допив кофе, Лисса не спешила уходить, но мать решительно встала. Снаружи дождь прекратился, и яркий солнечный свет красиво освещал осенний сад.

– Не хочешь прогуляться? – спросила Лисса. – Все прояснилось. Мы могли бы подняться на Хит.

– Работа, – ответила Сара, направляясь к лестнице. – Ты можешь остаться, но мне нужно работать.

Лисса осталась. Она сидела, прислушиваясь к шагам матери, поднимающейся по лестнице.

На стене гостиной висел один из портретов работы Сары, это был портрет ее, Лиссы, в возрасте восьми или девяти лет. Лисса прекрасно помнила, как позировала за тем столом однажды летом. На чердаке было ужасно жарко, но Сара жалоб дочери не замечала. Лисса сидела в том старом цветастом кресле почти каждое субботнее утро. Она читала, закинув ноги на подлокотники кресла, а солнечный свет косо падал из окна. Сара готовила краски, ставила мольберт, а потом, когда все было готово, включала радио и начинала рисовать. Лисса чувствовала эту сосредоточенность, она физически ощущала, что все внимание ее матери наконец-то сосредоточено на ней. Свое чувство она могла описать словом «безопасность».

Однажды утром на тротуаре перед школьными воротами появилась другая картина – простые белые линии, очертания детей, нарисованные мелом. Все собрались вокруг, встревоженные, не понимающие, что это значит.

Придя домой, Лисса рассказала об этом матери, и Сара повернулась к ней с особенной улыбкой.

– Это я нарисовала. Вместе с Каро. Это все, что осталось от детей Хиросимы. Мы нарисовали их, чтобы люди хоть что-то поняли.

После этого Лисса больше никогда не позировала для матери.

Что бы подумала та восьмилетняя девочка, если бы посмотрела на нее сегодняшнюю? Ей было тридцать семь, и она все еще слонялась по коридорам материного дома.