Ожидание

– Ты и не знаешь, что упустил, – сказал Джим с усмешкой. – Окситоцин – это потрясающе.

– Окси что-что? – переспросил их удивленный отец.

Ханна легла спать рано, как и ее родители, – в десять вечера. На следующее утро она проснулась тоже рано и долго стояла у окна, глядя на замерзшие и одинокие поля. Ребенок прелестный. Дом прелестный. Джим и Хейли прелестны. Утомительно до зубовного скрежета, как они все прелестны. Она чувствовала их сострадание, их переживание насчет того, как она все это воспринимает: нежность Хейли со своей малышкой. Их взгляды, когда брала ребенка на руки. Дружный вздох в надежде, что Рози не расплачется в объятиях тетушки. Никто не спросил ее о Нэйтане… Неужели они решили между собой, что не будут этого делать?

Этот дом с его толстыми каменными стенами, низкими перекрытиями и видом на бескрайние поля, болота и серо-стальное небо, угнетал ее, как, впрочем, и дружное посапывание ее семьи в соседней комнате. Она не хотела быть здесь. Она хотела побыть одна в разреженном воздухе Кента около своего родного гнезда. Интересно, как быстро она сможет уехать отсюда? Успеет ли на поезд в Лондон двадцать шестого декабря? Она проверила цены на такси, но они оказались запредельно дорогими. К тому же у нее уже был билет на двадцать седьмое. Значит, предстояло терпеть еще два дня.

Ханна подумала о книгах, которые читала в детстве, – обо всех этих тетушках на иллюстрациях, в очках и в неизменно хорошем настроении. Всегда в кресле. Всегда в углу. Когда-то она была в центре событий. Теперь она где-то на краю.

Она понимала, что внутри нее живут разные, соперничающие Ханны. Вежливая Ханна, добрая тетушка Ханна, которая всегда рада приглашению остаться, которая улыбается и сидит тихо, сдерживая свою боль. И плохая Ханна, которая способна источать яд, способна на безумие – та, которая хочет встать, перевернуть стол, забрать ребенка и убежать с ней, чтобы потребовать то, что должно по праву принадлежать ей. Закричать: «На этом месте должна быть я».

Это должна была быть я, черт возьми!

Лисса

Входную дверь украсили самодельным венком, сплетенным из ивы, омелы и падуба, найденных в саду. Лисса постучалась. Дверь открыла Сара, в фартуке, и обхватила лицо Лиссы руками, пахнущими растворителями для красок и специями с кухни.

– Счастливого Рождества, дорогая.

– И тебе тоже.

Лисса принесла подарки – кружку, декорированную, как веснушками, коричневой глазурью, два красивых новых карандаша и вазу, куда их можно поставить. Сара такому подарку была рада. Лисса открыла свой подарок от матери – шарф, связанный вручную из тонкой мягкой шерсти.

– Это прекрасно, мама, – сказала она. И это было правдой.

Сара приготовила еду, обычную сезонную, а не традиционную праздничную. Праздничные блюда она не готовила из принципа. Когда Лисса была маленькой, она переживала из-за отсутствия в их доме «викторианских рождественских пережитков», шоколада и всей этой «мишурной чепухи», которой были наполнены дома ее друзей. Но теперь перемены коснулись и Сары. В каждом углу дома имелось что-то праздничное: веточки, найденные во время прогулок по Хэмпстедской пустоши, украшения на столе из рафии и бечевки. Над столом висели гирлянды, а на столе стояли свечи, готовые к празднику.

Лисса уселась в низкое кресло, и тут же Руби прыгнула к ней на колени. Они пили глинтвейн.

– Расскажи мне, назначены ли еще какие-то прослушивания? – спросила Сара, не отходя от плиты.

– Одно. В Солсбери.

– О, дорогая, это замечательно. Еще хорошие новости?

– Нет, – недавно с извинениями звонил ее агент. «Ты не совсем то, что им нужно».

По правде говоря, Лисса и сама поняла, что эта роль не для нее, как только прочитала сценарий. Какая-то взъерошенная блондинка в комедии Эйкборна [17].

– Я в принципе была не против, – рассказывала она, поглаживая кота. – Но после «Дяди Вани» трудно представить, как играть в таком.

Сара принесла суп ярко-оранжево-желтого цвета, в нем плавали поджаренные семена тмина, а сверху красовалась большая ложка йогурта.

– Тыква наша, из сада, – сказала Сара.

Они ели в молчании, пока Сара не положила ложку.

– Я хотела сказать, дорогая, что в «Дяде Ване» ты была просто великолепна. Я не видела, чтобы где-то ты выглядела лучше. Ты… сияла. Это большая редкость.

В голосе матери слышалось удивление, как будто это только что пришло ей в голову.

– Неужели? – Лисса подняла голову. – Почему ты это сейчас говоришь?

– Что ты имеешь в виду?

– Почему только сейчас?

Сара наморщила лоб.

– Потому что мне это только что пришло в голову. Потому что это правда.

– О…

– Дорогая, я пытаюсь быть милой.

– Пытаешься?

– О боже, Лисса. – сказала Сара, откладывая ложку на стол. – Не надо.

– Что не надо?

– Не надо превращать комплимент в его противоположность.

– Мне просто кажется странным, что мой выбор профессии ты хвалишь только сейчас, – ответила Лисса.

– Да что ты подразумеваешь? Что сейчас изменилось-то?

Лисса посмотрела на часы – она здесь уже час. Никого больше – ни брата, ни сестры, ни отца, ни ребенка. Только она и ее мать, и они скрежетали вместе, как несмазанная ось телеги.