Оживление бубна

Прошло несколько лет. Иоасаф принял постриг и стал черноризцем – так это называлось в монастыре. По-прежнему его делом было переписывание книг. Он уже не мыслил своей жизни вне стен обители, но все кончилось так же внезапно, как и началось. Неожиданно, без какого либо предупреждения, в монастырь приехал князь. Вообще-то он часто посещал монастырь, но об этом обычно было известно заранее и, если день был не постный, к его приезду пекли пироги с рыбой и грибами, поэтому братия эти гостевания любила. Но на этот раз князь приехал к самому концу трапезы и был явно чем-то обеспокоен. Он уединился с игуменом в его келье и о чем-то долго с ним говорил, а потом, сев на коня, ускакал вместе со слугами, даже не заглянув в храм. Иоасаф, возвратившийся после трапезы к себе, принялся за привычное свое книжное рукоделие: тонкой кисточкой стал писать райскую ветвь, увивающую буквицу «веди» в начале первой строки Евангелия от Иоанна. И тут на пороге кельи появился Андрей:

– Игумен зовет тебя к себе, Асаф.

Раньше Андрей никогда не заходил к нему и вообще никогда не обращался. Но впервые его взгляд и его голос не были враждебными. «Что-то случилось», – подумал Иоасаф и поспешил к отцу Иосифу. После благословения игумен сразу же приступил к делу.

– Беда, – сказал он. – Великий князь московский отказался платить дань ордынцам, и теперь правитель Еди-гей идет войной на нас.

– Едигей, – воскликнул Иоасаф. – Я слышал о нем. Это – Кубугыл, он скрывался под именем Кубугыла. Он сверг хана Токтамыша.

– Да, это он, но я не о том. Наш отчич – союзник князя московского и собирает войско, чтобы выступить навстречу Едигею. И ему нужен воин в куколе, воин-мних, который воодушевлял бы бойцов. Я сначала послал за Андреем, но князь, узнав, что Андрей не держал никогда меча в руке, отверг его. И тогда я подумал о тебе…

– Обо мне!!!

– Да, о тебе. Ты сам говорил мне, что владел мечом лучше всех отроков в Укеке.

– Но это было в той жизни, ата. Я – инок, а дело инока – молиться, а не сражаться.

– Инок может сражаться. Послал же преподобный Сергий двух своих черноризцев на битву с Мамаем. Потому что битва эта была за веру и за нашу землю. А земля наша – святая.

– Но Едигей – мангыт, ата. Там в его войске должны быть мои братья, там – бий Бурлюк… Я не могу их возненавидеть, ата.

– Тебе не нужно их ненавидеть. Они давно не родня тебе. С тех пор как ты крестился, ты – наш. Опустоши свое сердце, освободи его от привязанности к своим домашним. И тогда дух Христов войдет в тебя.

– Я не могу сделать этого, ата, – тихо сказал Иоасаф.

– Можешь! – почти крикнул отец Иосиф, и лицо его стало жестким и гневным. Таким Иоасаф никогда его не видел. – Можешь! Я твой духовный отец, и ты должен повиноваться мне. Завтра утром ты пойдешь в город – там, в кремле, собирается войско. Князь ждет тебя.

Наступило тяжелое, мучительное для обоих молчание. Первым прервал его игумен.

Он снял со стены образ Богоматери Путеводительницы.

– Я благословляю тебя, Асаф. И я буду молиться за тебя.

– Меня ведь убьют, ата.

– Может быть, и убьют, на все воля Божья. Если убьют – попадешь в рай.

– Я уже жил в раю, ата. Обитель и была для меня раем.

Иоасаф подошел под благословение, попрощался и вышел. Он вернулся в келью, попробовал продолжить работу над буквицей, но не смог, дождавшись темноты, лег спать. Этой ночью гора Сары-тау и берег Идиля снова приснились ему. Урман стоял на коленях, со связанными руками и уткнувшись лицом в плаху. Он, Бекет, взял в руки секиру и подошел к Урману. Прежде чем занести секиру, он обернулся. Ангела за плечами не было. Благородные мальчики стояли в молчании, и на него глядели узкие и злые глаза Кубугыла.

– Ну, что же ты? – сказал Кубугыл.

Татарская былина

Встань, не спи, богатырь, Илья киевский!
По закону степи, убить спящего —
Преступленье немалое.
Так пробудись, богатырь!
Верный меч наточи
и на голову шлем свой надень.
Я – татарин степной
и я буду сражаться с тобой.
До заката биться…
Но если из нас ни один
Верх не одержит,
будем как братья тогда.
Сильный с сильным… как братья.

Идегей борется с великаном Алыпом