Подобно ей я только и думал о том, насколько Серафима отличалась по росту, телосложению, да просто по всему. Что она — не Делайла.
Но мои губы не отрывались от губ Серафимы, скреплённые и-жили-они-долго-и-счастливо, вплоть до того момента, как книга закрылась.
Все персонажи вокруг зааплодировали.
Я упал на колени, словно от удара, хватая ртом воздух.
— Как в старые добрые времена, да, Оливер? — заметил Рапскуллио, широко улыбаясь и хлопая меня по плечу.
Его слова разожгли в моей душе пламя. С трудом поднявшись, я бросился бежать так быстро, как только мог. Я мчался по страницам с такой скоростью, что толком не видел происходившее вокруг; я не останавливался, не оглядывался. Я бежал до тех пор, пока не достиг своей первой сцены и той, что была до неё, проскочил мимо вступительного слова, авторских прав и наконец завяз в белой трясине титульника. Здесь я остановился: на мгновение от огромной пустоты у меня закружилась голова.
Больше идти было некуда.
Но меня это не остановит.
Я бросился сломя голову к краю и отлетел назад. Вновь и вновь я наскакивал на картонную обложку, пока мои руки не покрылись синяками. Но я заставлял себя подниматься, швыряя своё тело о границы этой книги.
В конце концов я в изнеможении упал на фронтиспис.
Мои кулаки оставляли красные пятна на белоснежном просторе.
Я уставился в небо, в никуда.
Мгновение спустя я поднялся на локтях, всё ещё тяжело дыша. Разминая пальцы, я заметил следующее: синяки испарились, кровь исчезла, словно её и не было никогда.
Словно никогда не было
ДЕЛАЙЛА
Самое гадское в подростковом возрасте заключается в том, что даже если у вас законное и важное оправдание, — небо упало на землю, начался зомби-апокалипсис, вы заболели чумой — всё равно придётся делать домашку по геометрии. Поэтому, несмотря на то, что я переживаю, наверное, самую худшую среду в жизни, что мой парень оказался запертым в сказке, a лучшая подруга ошивается с его клоном, я должна доказать подобие этих двух треугольников.
Я себя уговорила так: когда докажу, то позволю себе часовой разговор с Оливером, а потом уже потащусь писать сочинение о падении Трои.
Внезапно дверь моей комнаты с грохотом распахнулась. Я рассерженно повернулась, готовая наехать на маму, не соблюдающую законы частной жизни, — но это оказалась Джулс.
— Его нигде нет, — выдала она, вся как на иголках. — Он не дома; не отвечает ни на телефон, ни на сообщения; он словно бы испарился.
— О ком ты?
Джулс моргнула.
— Об Эдгаре. О Господи. Ты что, вообще не заметила его отсутствие сегодня в школе? Ты смеёшься, что ли? Ты ж его фиктивная подружка.
— Mожет, он приболел. Он жил как в пузыре последние три месяца.
— Или, — взгляд Джулс скользнул к книге, лежавшей на моём комоде, — может, он в него вернулся.
— Что? Да нет.
— Ты проверяла?
— Мне это и не требуется. Раз Оливер в книге, значит, Эдгара там нет.
— Когда ты в последний раз говорила с Оливером? — спросила Джулс.
Меня прошиб холодный пот. Появись Оливер в нашем мире, он сразу бы направился ко мне. Я знаю, что так оно бы и было.
Разве нет?
Мы с Джулс одновременно потянулись за сказкой. Я распахнула её нa случайной странице. Там была иллюстрация, изображавшая Оливера верхом на Чулке и с верным псом, трусившим рядом. Все трое направлялись к Орвиллу. Но сделала я это настолько быстро, что седло с Оливером оказалось надето задом наперёд, а в зубах у Хамфри застряла индюшачья нога, которую Чулок, шипя, приказал ему спрятать. Тем не менее, увидев моё лицо, они расслабились.
— Слава Богу, это вы, — произнёс Оливер.
— А кого ты ожидал?
— Вы не повер…
— Эдгар у вас? — перебила Джулс.
— К сожалению, нет, — пробормотал Оливер. — А должен быть?
— Да твою ж, — простонала Джулс. — Никакого толку от тебя нет.
— Что, прости?..