П. А. Столыпин

– И мое министерство, и все другие заняты выработкой разных реформ, осуществление которых будет зависать от работоспособности Думы и Государственного совета. Но чтобы какая-либо серьезная реформа могла быть воспринята страной, нужна почва, нужно надлежащее к ней отношение. Вот хоть бы реформа земства или положения о земских начальниках. Подай им реформу земства, уничтожь земских начальников. Да ведь в большей части империи совсем нет никакого земства. Не целесообразнее ли сначала ввести его там, где его нет? Всего сразу не сделаешь. Я близко знаком с положением Западного края, уверен, что земские учреждения были бы там крайне полезны, прямо необходимы, и думаю, что следовало бы немедленно заняться этим. Нет, прежде сломай то, что уже есть, то, что находится в ходу. Давления таковы, так много было наобещано и наговорено до меня, что пришлось-таки составить прежде всего проект общеземской реформы. А на что ее опереть при настоящем положении нашей провинции, пока сильный крестьянин не занял в ней место собственника-землевладельца? На так называемый третий элемент? Но ведь это в громадном большинстве случаев элемент беспочвенный, ничем к месту не привязанный, к тому же слепо радикальствующий. Его не удовлетворит никакая реформа, исходящая от правительства; ему нужна социалистическая республика.

– Однако, если некоторые крайние партии и требуют необоснованных скачков, нельзя же отрицать, что в стране есть многочисленные серьезные общественные элементы, способные к разумному созиданию, и что новый строй должен дать им возможность к самодеятельности и участию в государственном управлении? И что именно реформа земства, в смысле расширения его состава и пределов его компетенции, была бы одной из главных таких возможностей? Ведь не хотите же вы сказать, что и инициатива, и окончательное решение, пока не водрузится в крестьянстве гражданственность, должны по-прежнему принадлежать одному правительству? В чем же тогда состоит новый строй?

– Боже меня сохрани от такого толкования! Я говорю только о необходимости постепенности, о своевременности того или другого. Дела так много, расшатано так многое, разыгрались такие аппетиты, а почва так зыбка, что нет ничего легче, как сделать faux pas[40], которого потом ничем не поправишь.

– Что же в практическом для преобразования разных частей управления вы ставите на первый план?

– Нам нужно, прежде всего, так поставить и направить наши новые законодательные учреждения, чтобы был прямой, торный путь к какой бы то ни было реформаторской работе. Пока такого пути нет, пока эти учреждения не окажутся на надлежащей высоте, всякие определенные программы будут преждевременны.

– Как вы относитесь ко Второй думе и каково в ваших глазах ее будущее?

– Состав ее очень пестрый и в то же время серый. Мы готовы идти ей навстречу с целой массой законопроектов, из которых с десяток большой важности, не говоря уже о земельной реформе. Работа предстоит огромная и сложная. Между тем у многих членов главной, а иногда и единственной квалификацией является то, что они были и есть активные враги правительства. Трудно предположить, чтобы они одобрили что-либо, от него исходящее. Поэтому у меня лично надежд на эту Думу мало. Однако если она будет работать, будем пытаться работать вместе. Не будет – распустим. После опыта с Первой думой это совсем не так страшно, как многим казалось прошлым летом.

– Есть ли у вас основания думать, что если вы распустите и эту Думу, состав Третьей будет отвечать вашим требованиям? Ведь на выборы и организацию нужно немало времени, а между тем дело преобразования стоит на одном месте, и недовольство в народе должно расти.

– То недовольство, которое было и может быть опасно, идет на убыль. Да и мы теперь готовы к отпору. Прусской власти при переходе к представительному строю пришлось распустить семь парламентов подряд. Что же делать? Разве можно работать производительно, если между правительством и палатами соглашение недостижимо? Приходится терпеливо ждать, пока общество успокоится и образумится настолько, что даст Думе такой состав, который вместе с правительством пойдет к одной цели. Устанут бесплодно фрондировать, когда найдут, что из-под профессионального агитаторства ушла почва; захочется чего-нибудь нового. Ведь наше общество постоянством отнюдь не блещет. Выборный закон существует, и заменить его чем-либо иным нельзя.

– Значит ли это, что правительство признает новые Основные законы, в том числе и выборный, неприкосновенными?

– Безусловно. Ни о малейшей перемене в этом смысле и речи быть не может. Это была бы революция сверху. Мы намерены добиться порядка с тем, что у нас есть. Настоящий строй во всех его частях абсолютно прочен, насколько он зависит от правительства.