P.S. Реквием

Скромно и тихо было не про Рябцовых. Множество людей пришло оплакивать расставшегося с жизнью в столь юном возрасте Казимира. Плакальщицы заглушали звон колоколов, который в свою очередь сливался для Алексея в мешающий сосредоточиться на чем — либо писк.

Он сам не знал зачем сейчас скрывается в толпе, следующей за гробом Казимира. Это был порыв его души ещё со времени похорон Симиона Комисарова. Константину об этом Алексей не говорил. Брат ещё до того, как обнаружили труп молодого князя сказался больным и отбыл в столичный дом на неделю другую.

Алексей молча наблюдал за чуждыми, таким как он, ритуалами, люди выполняли их, прежде, чем, как и просвещенные, опустить Казимира в землю, которая его приняла. Перед ней все были равны.

Наступала весна, постепенно стирая все следы зимы. Снега на улицах столицы осталось совсем немного, он укрывался в тени парковых аллей и таил кованное великолепие беседок. Большая же его часть лежала на полях и скрывалась под еловыми ветками.

Ненавистные Алексею лица так же таяли под редким весенним солнцем, словно снег, пока целым не осталось лишь одно, скрывающееся за мантией своей семьи.

Покинув университет, он закрылся в своём доме и ещё ни разу не покинул его, ссылаясь на резко ухудшившееся здоровье. В светских кругах бытовало мнение, что молодого Сорокина снедает стыд за неоконченное образование. И только довольно узкий круг лиц знал, что тот содрогается от каждой новости, которую приносили ему громкие заголовки газет.

Матушка долго уговаривала его отправиться в семейную усадьбу. Но страх, столкнуться за пределами дома с той опасностью, которую он так старательно избегал, сковывал его, мешая предпринять более решительные действия.

Но как только Казимира Рябцова опустили в землю, Еремий понял, что пробил его час и остался лишь один путь — бегство. Ехать решили, когда небо уже потемнеет, но россыпь звезд ещё будет скрыта от человеческого глаза.

Весь путь Еремия Сорокина от столичного дома, до усадьбы был подробно расписан в записке, которую камердинер Олега передал Алексею, под предлогом приезда домой на выходные.

В народе волчью тропу называли проклятой. Люди из близлежащих деревень считали, что этой дорогой следуют те, кого лучше не встречать после захода солнца. Редко какой отчаянный человек решался по ней проехать даже днём. Но отчаяния дома Сорокиных наполнило чашу, и готово было выплеснуться за край.

Неприметная карета передвигалась окольными путями, в числе которых была и волчья тропа, обходимая стороной даже Кириваткиными. Чем дальше лошади уносили Еремия от столицы, тем спокойней он себя чувствовал, опасаясь только того, что колеса могли увязнуть в грязи. Тревога, поселившаяся в нём пару месяцев, назад немного отступила, и он поддался сладкой дрёме.

Молодому Сорокину снилось, что — то не доброе и стремительно настигающее его. Юноша не мог убежать или защититься…

Карету встряхнуло, и та повалилась на бок. Еремий оказался в абсолютной темноте, с замершим сердцем, слушая, как испуганные лошади уносятся всё дальше и дальше по дороге. Он задвигал руками и ногами, пытаясь найти выход. Трясущимися ладонями он цеплялся за всё подряд, пока не нащупал дверь. После несколько попыток открыть её, она все же поддалась. А когда Сорокину удалось увидеть свет звезд, от испуга он разжал пальцы и рухнул обратно в нутро кареты. Но затаиться ему не дали. Карету тряхнуло, и она оказалась на колёсах.

Сорокин прижался ко дну кареты, бледный и готовый вот, вот испустить дух. Дверь распахнулась, и цепко схватив его за воротник, сильная рука выволокла юношу наружу. Карету окружали голодные волки. Из алых пастей вырывалось горячее дыхание, топорщились клыки, готовые вонзиться в плоть, а глаза, словно болотные огни прорезали темноту.

Выволочивший его из кареты Алексей, кинул ему шпагу.

— Победишь — сможешь уйти, — ответил юноша на немой вопрос в широко распахнутых глазах.

— Вы колдуны, — судорожно выдохнул Сорокин до побеления костяшек вцепившись в эфес шпаги.

— Просвещенные — будет уместнее, — поправил его Константин. Он стоял рядом с братом. Его левая рука безжизненно свисала вдоль тела.

Еремий с трудом встал на трясущиеся ноги.

— Но мои руки чисты, — пытался увильнуть он. — Я ничего не делал. Я к нему и пальцем не прикоснулся. Это были Рябцов и Грачевский. Они скинули вашего брата с моста. Всё предложил Комисаров. А я ничего… ничего не делал…

— В том и есть твоя вина, — скрипнул зубами Алексей.

Первый же удар свалил Сорокина с ног, но тот смог удержать шпагу. Алексей выждал, когда противник вновь встанет на ноги и только тогда стал нападать. Алексей плавно управлялся со шпагой, нанося скользящие удары, попадающие точно в цель. Ещё немного и противник бы окропил дорогу своей кровью, но вдруг волки стали нетерпеливо порыкивать и качать головами, голодно облизываясь.