Падение Левиафана

"Я не беспокоюсь о станции", - сказала Элви. "Я беспокоюсь о том, чтобы не сломать вещи, прежде чем я пойму, что это такое. Если Дуарте все еще в этом яйце, и я сожгу его дотла, прежде чем мы сможем поговорить, я буду чувствовать себя глупо".

"Справедливо", - сказал Джим. "Мы отправимся на рандеву".

Он отключил связь. Мгновением позже "Роси" сместился под ним, когда Алекс изменил их курс. Джим закрыл дисплей и сел на свою кушетку, ощущая стены вокруг себя, вибрацию корабля и периодически возникающее ощущение, что он - крошечный организм в огромной вселенной. У него болели челюсти, но в эти дни они часто болели, и если он обращал на это внимание, то в основании черепа ощущалось стеснение, которое никогда не проходило, даже когда он спал. Он привык к этому. Так он жил.

Когда-то у этого напряжения была цель, хотя иногда она менялась. Страх, что Лаконская империя пронесется и раздавит под своей пятой всех, кто с ней не согласен. Или страх перед апокалипсисом, который он видел на кольцевой станции, еще до того, как ворота открылись. Или постоянная, ноющая угроза того, что Дуарте откажется от защиты и Джима бросят в Перо. Почти уверенность в том, что, пытаясь выяснить, обладают ли вещи по ту сторону кольцевых врат сознанием и способностью к изменениям, Дуарте начнет войну, которую не сможет выиграть. И теперь, когда его индивидуальная жизнь - его "я", которое было Джеймсом Холденом, - будет потеряна в море сознания, огромного единого разума, созданного из человеческих существ, но не являющегося человеком. Он мог выбирать, и его тело было готово болеть за дело.

А может, это была просто привычка. Может быть, груз истории придавил его, потому что он не знал, как от него отмахнуться. И не знал, что выбрал бы, даже если бы мог. Два способа сказать одно и то же.

"Это будет одноразовая акция, - спросил Алекс с летной палубы, - или мы ожидаем, что захотим пожевать сало, когда ты закончишь?"

"Я не понимаю вопроса", - сказал Джим.

"Если мы просто высаживаем вас для работы с командой Элви, я припаркую нас рядом. Если ты думаешь, что мы захотим быть в одном помещении, ты можешь выскочить из грузового шлюза, а я подниму мостик".

Прежде чем он успел ответить, Наоми сказала. "Поднимите мостик. Будет хорошо, если другие корабли увидят его, даже если мы не будем им пользоваться".

"Принято", - сказал Алекс. "Я принимаю нас".

Джим отстегнул ремни и направился к грузовому шлюзу.

Тереза уже была там. Она была в скафандре, проверяла уплотнения на ботинках и перчатках и заряд на магических ботинках. Джим приостановился и выпрямился, пока корабль дрейфовал под ним. Ее волосы были убраны назад и уложены в плотную шапочку, которая подчеркивала форму ее глаз и грубость кожи. Она подняла подбородок в жесте, который мог быть и приветствием, и вызовом, и тем и другим.

"Куда-то идете?"

"Если мой отец там, ты захочешь, чтобы я была там".

Джим покачал головой. "Если мы что-то найдем, я дам тебе знать. И если ты нам понадобишься, я тебя приведу. Я обещаю".

Девушка покачала головой, влево, затем вправо, не более чем на несколько миллиметров. Выражение ее лица было жестким. "Это мой отец", - сказала она.

Джим почувствовал волну эмоций, которая поднялась и опустилась в нем за несколько секунд. Разочарование, печаль, чувство вины, страх. И, почти случайно, глубокая ностальгия. Он вспомнил, как учился в школе и, придя домой, застал отца Антона на заднем дворе дома, разводящего костер. Это был ничего не значащий момент. Он не вспоминал о нем годами, а тут оно было, такое же настоящее, сильное и наполненное любовью, как если бы это произошло мгновение назад. Это мой отец.

"Ты понимаешь, чем рискуешь?" спросил Джим.

"Нет, не понимаю", - ответила Тереза. "А ты?"

Джим пожал плечами. "Не забудьте проверить герметичность шлемов".

Когда они были готовы к старту, он включил грузовой шлюз. Воздух выкачался, и по мере того, как он становился все тоньше, звук в его скафандре изменился, став мягче, как это было всегда. Он чувствовал себя более изолированным, или более осведомленным о своей изоляции. Его дыхание, легкий гул вентиляторов, скрип костюма - все это заполняло все его чувства. Это было похоже на засыпание. Затем по палубе пронеслась вибрация, когда внешние двери разблокировались, и открылся грузовой отсек. Свет хлынул сквозь щели, как никогда раньше, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, почему это странно. Обычно на таких кораблях, как их, свет открывали рабочие фонари или звезды - сильный, резкий и направленный. Теперь же молочный свет, проникавший в трюм, исходил со всех сторон. Он был мягким и бестеневым, как туманный полдень на Земле. Как в детском упрощенном воображении о рае.

Станция пронеслась под ними, металлическая сфера диаметром пять километров. Слишком большая для корабля, слишком маленькая для планеты, слишком гладкая и правильная для астероида. А на ее светящейся голубой поверхности - точка, похожая на рисовое зернышко, рядом с которой команда Элви была едва ли больше, чем пылинки.