Здесь были Джонатан Стоукс, ботаник; Джеймс Уатт, изобретатель конденсационных и роторных паровых двигателей, процесса раннего копирования и многое другое; а также Джозайя Уэджвуд, знаменитый гончар, художник, дизайнер и дед Чарлза Дарвина. Членом общества был Джон Уайтхерст, производитель часов и научных приборов, новатор-геолог, который многое сделал, чтобы понять, как образовалась Земля. О нем мы уже упоминали в главе, посвященной науке века Разума. Следует вспомнить еще Уильяма Уайтерлинга – врача, ботаника, интересовавшегося еще металлургией и химией. Он наиболее известен благодаря открытию целебных свойств лисичек при лечении болезней сердца.
Американский государственный деятель Бенджамин Франклин был членом-корреспондентом общества, как и другие, в том числе Джон Смит, великий инженер-строитель.
Но все эти ученые мужи, знаменитые члены «Лунного общества», при всем их рационализме были людьми не всегда адекватными, а некоторые из них так просто страдали психическими расстройствами.
В XVIII веке наукой, как правило, занимались состоятельные люди дворянского происхождения. И это, скорее, была их прихоть, рожденная вынужденной праздностью. Например, в Оксфорде преподавал преподобный Уильям Бакленд, который даже на полевые работы, чтобы «поиграть камнями», как это называли благородные члены общества, то есть заняться геологическими изысканиями, так вот чудаковатый Бакленд шел на грязную работу в поле обязательно в своей оксфордской мантии наподобие какого-то мага. За ним числятся и реальные научные достижения, но не меньше помнят его за разного рода чудачества, в которых были замечены почти все «лунатики». Особенно запомнился знаменитый зверинец большого любителя черной парадной мантии. В этом зверинце диким животным, в том числе крупным и опасным, позволялось бродить по дому и саду без какого бы то ни было ограничения. Отличался чудаковатый профессор и стремлением попробовать на вкус любое живое существо. В зависимости от наличия и прихоти хозяина гостям Бакленда могли подать запеченную морскую свинку, мышей в тесте, жареного ежа или вареных морских слизней из Юго-Восточной Азии. Бакленд был способен во всех них находить достоинства, за исключением разве что обыкновенного садового крота, которого он находил отвратительным на вкус. В палеонтологии он стал главным авторитетом по копролитам – окаменелым экскрементам, – и у него был стол, вся поверхность которого была инкрустирована образцами из его коллекции.
Даже во время серьезных научных занятий его поведение было довольно своеобразным. Однажды среди ночи он растолкал свою супругу, возбужденно восклицая: «Дорогая, я убежден, что следы Cheirotherium несомненно черепашьи». В нижнем белье они вместе помчались на кухню. Миссис Бакленд замесила мягкое тесто и раскатала его по столу, а преподобный Бакленд притащил домашнюю черепаху. Плюхнув на стол, они стали ее подгонять и, к вящему восторгу, увидели, что ее следы действительно совпадают с окаменевшими отпечатками лап, изучением которых в то время занимался Бакленд. Чарлз Дарвин считал Бакленда шутом, но шут этот был весьма серьезным исследователем, сделавшим немало для науки.
А теперь внимательно рассмотрим сам опыт, изображенный на картине. Мы видим, что в колбе сидит птица (чтобы подчеркнуть драматизм происходящего, Райт изобразил белого какаду, хотя обычно для подобных опытов использовали воробьев или мелких животных, например, мышей). На колбе установлен кран. Если закрыть его и откачать из колбы воздух, птица задохнется. Сейчас это ясно каждому, но в середине XVIII века многим требовался наглядный пример в качестве научного доказательства. Кислород как особое вещество открыли лишь в 1770-е годы. Мальчик на заднем плане в свете луны за окном опускает клетку, но его снедают сомнения: ведь если птица погибнет, то клетка больше не понадобится.
Мы видим и самого ученого-экспериментатора. Волнистые волосы и длинная одежда ученого гостя делают его похожим на колдуна. И здесь опять на память приходит образ пресловутого Бакленда с его пристрастием к черной мантии. И такие ассоциации не случайны. Просвещение еще не до конца смогло выработать язык строгой науки. В эту эпоху учеными слыли и всевозможные авантюристы, занимающиеся алхимией и каббалой. Такие, как Калиостро и граф Сен-Жермен. Даже Казанова выдавал себя за знаменитого алхимика и каббалиста. Тогда всех странноватых исследователей природы приглашали в богатые дома, чтобы они украсили вечерний досуг хозяев ученой беседой.
На левом плане картины в глаза бросается пара влюбленных. Это дань галантному веку, с которым Просвещение так и не смогло порвать, подчинив все разуму. В отличие от остальных гостей, поглощенных ходом опыта, эти изысканно одетые влюбленные видят только друг друга. Ослепленные любовью, они остаются равнодушными и к опыту, и к ученому, и к невольно возникшим нравственным вопросам: ради доказательства научной истины в жертву приносится прекрасная птица.