Падшие люди

– Послушай, Чапмэн, я хочу, чтобы ты знала: я думаю о тебе. Всегда. Я люблю тебя. Надеюсь, тебе это нравится.

– Безумно.

19

– Значит, вы говорите, что с последнего приема вас мучают головные боли?

Доктор Шивершев не без труда выдвинул старое кресло из-за стола и поставил его перед моим. Оно скрипело, как кости старика, пока он дергал и тащил его по ковру. Наши колени теперь почти соприкасались, разделенные лишь тонкой полоской пространства, которая, тем не менее, была прочной, как стальной барьер. Холодными пальцами он взял меня за подбородок. По его просьбе я стала открывать и закрывать рот, как рыба.

– Что с вами? – осведомился он.

– Язык прикусила, – ответила я. Язык я не кусала. Мы были как дети в игре на вылет: все остальные игроки выбыли, а мы остались вдвоем и теперь ждали, когда заиграет музыка, чтобы броситься занимать единственный стул. – Где-то пару недель.

– Что пару недель?

– Головные боли. Вы спросили, давно ли меня мучают головные боли.

– Ах, ну да, действительно. В глазах темнеет?

– Нет.

– Посмотрите сюда, пожалуйста, – пожелтевшим от табака пальцем он показал на мочку своего уха.

Меня его уши поразили. В сравнении с ушами Томаса они были огромные. У моего мужа уши были маленькие, аккуратные, приплюснутые, идеальной формы, словно миссис Уиггс их подровняла, отутюжила и аккуратно сложила. У доктора Шивершева, напротив, уши были мясистые и оттопыренные, торчали, как сырые мидии. Как определить характер человека по его ушам? У доктора Шивершева они выпячивались почти под прямым углом. И главное: можно ли доверять человеку с толстыми мочками? Такими вот мыслями я занимала себя, чтобы они не обрели постыдно неприличное содержание, пока пальцы врача ощупывали мою челюсть.

Правда, в этот раз доктор Шивершев выглядел менее усталым и более опрятным: видимо, не так давно брился. Он казался не столь пьяным и был больше похож на врача, что немало успокаивало. Пятен на его рубашке я не заметила. В кабинете было прибрано: на полу не громоздились высокие стопки книг, тянувшиеся вверх, как грибы. Я даже рассмотрела узор на ковре. Пыль с сосудов для хранения препаратов была вытерта, чистые окна сияли на свету. На каждом висели в полной симметрии красиво подвязанные шторы.

– Моей экономке все-таки удалось сюда проникнуть, – объяснил доктор Шивершев.

– А-а. – «А-а», «о-о» – это все, что мне удавалось выдавить из себя на любую его реплику. Лицо врача оставалось бесстрастным, но я подозревала, что жалобы обитательницы Челси, высосанные из пальца от безделья, наводят на него скуку. Наверно, бродяги из Чесоточного парка больше его вдохновляли. Энцефалит или удушающий зоб скорее бы пробудили в нем интерес.

– Ирина перекладывает вещи. Я не против, чтобы она здесь убирала, но после нее я ничего не могу найти. Так что мы с ней играем в кошки-мышки – в шутку, конечно. Однажды я стащил у нее ключ от своего кабинета, а она, проявив изобретательность, просунула под дверь листок бумаги, шляпной булавкой вытолкнула на него из замочной скважины ключ и подтянула к себе. Мне пришлось спросить, как ей это удалось. Видели бы вы, с каким торжеством в лице она мне это объясняла.

– Я познакомилась с вашей экономкой. Очень элегантная дама.

– Она – графиня, по мужу. До того как… В общем, до того. Румынка. Никогда не играйте с ней в карты – до нитки обдерет.

– А я вас видела, – выпалила я, ни дать ни взять шпионка.

– О-о? – Теперь и он стал окать. Взял со стола очки, вытер о рукав стекла. В очках я его никогда не видела.

– В Чесоточном парке… у церкви Христа, в Спитлфилдсе. У большой белой церкви близ больницы. На этой неделе я проходила мимо и увидела вас во дворе, среди… спящих бродяг. Вы методист или член Армии спасения? Мои бабушка с дедушкой были методистами, а потом стали приверженцами Армии спасения. Доктор Шивершев, я… не шпионила за вами. Просто шла мимо и случайно вас увидела.

– И что же вас привело в Уайтчепел, миссис Ланкастер? Не представляю, какие дела могут быть в Спитлфилдсе у дамы из Челси.

– Ходила смотреть места, где были совершены убийства, – ответила я, словно это было и так ясно. Прозвучало ужасно, тем более что тон у меня был взволнованный. Это впечатление еще больше усугубило его безучастное молчание. И все же я сочла себя обязанной дать объяснения, о которых меня не просили. – Знаете, наверно… тех уайтчепелских несчастных – женщин, которых зарезали и изувечили. Наверняка слышали. Весь город гудит про эти убийства. Неужели вы ничего не читали о них?

– Миссис Ланкастер, газет я не читаю. На мой взгляд, они бьются в истерике, даже когда все спокойно. Когда мне попадается на глаза какая-нибудь газета, я сразу чувствую, что меня пытаются настроить против кого-то или чего-то, хотя до этого у меня было неопределенное отношение, это в лучшем случае.