Падшие в небеса. 1937 год

— Если я говорю — докладывайте, значит в присутствии этого человека! — рявкнул Григорян. «Он очень крут и груб с подчиненными! Очень! Он с презрением смотрит на этого старшего лейтенанта и не скрывает своего призрения! Он, не любит этого человека! Но тогда зачем держит рядом? А может и не держит…» — подумала Вера.

— Товарищ майор! Справка по делу номер двести тридцать шесть дробь сорок восемь один. В настоящее время дело о вредительстве на Красноярском паровозоремонтном заводе имени товарища Орджиникидзе закончено. Дело возбуждено по статье пятьдесят восемь, дробь девять — вредительство. И пятьдесят восемь, дробь одиннадцать — создание преступной антисоветской организации. Дело вел следователь Мальков. Курировал заместитель начальника УГПУ Красноярск Поляков. Дело было передано в суд. Состоялось рассмотрение специальной коллегии суда. В настоящее время дело архивировано и передано по месту отбывания сроков осужденных. Всего по делу проходили пять человек — все они признались в совершении преступлений. Предусмотренных статьями пятьдесят восемь дробь шесть, восемь, одиннадцать, двенадцать УК РСФСР.

— Что? Что? — вскрикнула Вера. Она вскочила. Григорян тоже поднялся и подойдя к Щукиной поддержал ее за локоть.

— Ну, Ну. Вера Петровна. Давайте дослушаем доклад. А потом вопросы. Потом. Продолжайте Мельников. Фамилии и имена и сроки?! Что там? В итоге, что там? Мельников, пожал плечами и посмотрев в бумагу, равнодушным тоном — отчеканил:

— Пять человек. Антонов Илья Петрович, тысяча восемьсот девяносто девятый год рождения, мастер цеха — десять лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Краслага. Петровский Поликарп Андреевич, тысяча восемьсот девяносто пятый год рождения, инженер цеха — двадцать пять лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Норильлага. Розенштейн Лев Моисеевич — вэмээн. Приговор приведен в исполнение пятого января тысяча девятьсот тридцать восьмого в присутствии спец комиссии. Щукин Петр Иванович, тысяча восемьсот девяностый год рождения, рабочий, цеха — десять лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Краслага. Якиров Альберт Иванович, мастер цеха — пятнадцать лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Дальлага… Мельников не успел договорить. Вера упала в обморок — рухнув на кресло. Григорян склонился над ней и заорал:

— Все! Все! Документы мне на стол, и — Глашу, Глашу, сюда позвал, и свободен! Мельников, равнодушно пожал плечами, пройдя к столу, положил папку.

Повернулся, не глядя — на суетящегося, возле Веры, Григоряна, вышел из кабинета. Майор попытался привести Щукину в чуства. Дул ей на лицо и гладил по щекам. Но это не помогало. Офицер подскочил к окну и схватил с подоконника графин с водой.

Сделав большой глоток прямо, он прыснул на Веру, словно на белье, перед гладкой. Щукина застонала и приоткрыла глаза. Появилась Глаша. Она предусмотрительно держала в руках ватку, смоченную нашатырем.

— Вот Александр Рубенович, под нос ей суньте, легче будет. Григорян схватил ватку и замахав руками крикнул:

— Чая! Чая принеси еще! Да покрепче! Глаша вздохнула и удалилась. Вера пришла в себя от резкого запаха спирта. Поморщилась и с ужасом посмотрела на Григоряна. Затем обвела комнату взглядом и спросила:

— Где он?

— Кто? — испугался Григорян.

— Ну, этот страшный человек?! Который, читал эту страшную бумагу?!

— А! Мельников? Я его прогнал, прогнал, Вера Петровна! Вера Петровна! Не надо так волноваться! Вы же слышали — ваш отец жив! Жив!

Щукина отмахнулась от Григоряна. Она тяжело дышала. Покачав головой, поправила волосы — сжала виски ладонями и тревожным голосом спросила:

— Что он читал?

— Он читал справку. Она составляется по каждому делу. Вот.

— Выходит, это окончательный приговор?!

— Да…

— Хм, странно. Как, все быстро! Это не может быть! Григорян, выпрямился и достав из портсигара, очередную папиросу, чиркнул спичкой. Лукаво сощурившись, посмотрел в окно:

— К сожалению, Вера Петровна. Все это может быть. И уже свершилось. Ваш отец осужден. Но, как вы слышали — у него лишь десять лет без права переписки! Это самый маленький срок из всей группы…

— Что?!! Что?!! Самый маленький срок?!! И вы хотите меня этим успокоить?!! Десять лет без права переписки не за что!!! Не за что!!! И это, по-вашему — благо?!!

— Успокойтесь! Успокойтесь! Вера Петровна! Прекратите тут истерику! Не за, что наш народный суд не дает! Значит, были причины! Успокойтесь! — вскричал Григорян. Его лицо побагровело. Он в ярости замял горящую папиросу в пепельнице. Маленькие угольки посыпались на пол. Майор подошел к буфету и достал фляжку.

Обычную, железную, солдатскую фляжку. Открутив крышку, сделал несколько глотков.

Затем, задержав дыхание — занюхал рукавом. Лицо его еще сильней налилось кровью. Вера с ужасом смотрела на этого человека. Она хотела кричать, но сдерживала себя. Она понимала — ее истерика, сейчас, ничего не решит. Григорян еще раз приложился, к фляжке и тяжело дыша, спросил:

— Хотите спирта? Легче будет…

— Что? — Вера вздрогнула.

— Спирта хотите? — переспросил Григорян.