Падший ангел

Я желаю, чтобы заключенный развивал свои умственные функции, но также не был бы освобожден и от физического труда. Человек без образования действует инстинктивно, эгоистически и скептически, если его религиозное чувство ослабевает. Пусть руки заключенного трудятся над каким-нибудь делом, это верно. Но пусть также его голова трудится над восприятием каких-либо идей. Во всех европейских тюрьмах уже склонили рассудок к тому, чтобы придавать блеск наукам, развивать знания и смягчать инстинкты. Посмотрите, что говорит Айреш, упоминание о коем никогда не будет излишним, ибо он — гордость и сокровище города Са де Менезеша, Андраде Каминьи и Гаррета,^{180} города, где, как я с ликованием вспоминаю, тоже ходил на своих детских помочах. Необходимо, чтобы нога священника вступала в пределы зловонных темниц. Но пусть это будет священник, обладающий совершенным духом и непогрешимой нравственностью, а не клирик из числа тех, чья святошеская елейность полностью обращает их в похотливых любезников. Кто из числа присутствующих сумеет выбрать лучшего из них на должность тюремного капеллана?

Кроме того, желателен начальник — недреманное око и образец для подражания. От него требуются столь высокие природные качества, что, даже упорно стараясь представить его как совокупность всех добродетелей, мы неминуемо увидим этот образ обедненным и искаженным.

Пробил час, сеньор председатель. Материя моей речи такова и вбирает в себя столь много, что я терзаюсь необходимостью стеснить себя, дабы не погружаться слишком глубоко в этот предмет. Здесь я останавливаюсь и полной грудью издаю хвалебный крик — отнюдь не самовосхваление! — в честь славного члена Палаты, который внес в повестку дня вопрос о реформировании мест заключения. Да прольются на него благословения, ибо он, в свою очередь, мощной дланью переворачивает сосуд, до краев наполненный бальзамом, над самой мерзостной и тошнотворной язвой на теле рода человеческого! (Продолжительные аплодисменты. Оратора поздравляют некоторые серьезные люди, которые до того с трудом удерживались от смеха.)

Калишту Элой оглядел оратора пристальным взглядом врача, который по глазам больного пытается определить признаки слабоумия, и, повернувшись к аббату Эштевайнша, произнес:

— Хотел бы я видеть, чем наполнена голова этого доктора Либориу!

Отбивая ритм пальцами по крышке табакерки, он продекламировал:

         Сколь многих радует старинный слог,
               Слог Эгаша, и Фуаша,^{181}

и графа,         Который покорил Кондейшу,^{182} помня               О нанесенных родичем обидах!
         Но как владеют люди этим слогом?
         Свое уменье видят лишь в искусстве
               Расставить так мятежные слова,
               Покрывшиеся плесенью реченья,
Что в трепет нас приводят!.. Что ты скажешь?
         Как назовешь их? Я уж не решаюсь
Дать имя точное таким прогорклым фразам!
         Когда подобных слышу я безумцев,
         Мной смех овладевает иль зевота,
Как будто близок я к голодной смерти![11]

Глава XVI QUANTUM MUTATUS!.. {183}

Вечером в салоне верховного судьи Сарменту стало известно, что хозяин Агры собирается выступать на следующий день. Среди тех, кого эта новость взволновала, наибольшую заинтересованность его речью выказала дона Аделаида. Встретив Калишту Элоя, она с изысканной любезностью попросила у него три входных билета на галерею для дам — себе, сестре и отцу.

— Меня уже считают дамой, друг Барбуда! — заметил старик. — Таков печальный почет, оказываемый старости! Но я пойду туда, пойду слушать вас. Я уже полгода не покидаю дом и не пошел бы слушать даже Беррье или Монталамбера.^{184}