Моно не единственный биолог, рассуждающий таким образом. Самой яркой иллюстрацией абсурда, до которого доходят величайшие умы вследствие неверного толкования «законов эволюции» (см. главу 1 выше), является заявление другого великого биолога и очень образованного ученого. Джозеф Нидэм пишет: «Новый мировой порядок социальной справедливости и товарищества, рациональное и бесклассовое государство – не сумасшедшая идеалистическая мечта, а логическая экстраполяция всего хода эволюции. Она заслуживает не меньшего доверия, чем результаты самой эволюции, то есть является самым рациональным из всех верований» (J. Needham, 1943: 41).
Я еще вернусь к Моно, но сначала приведу еще несколько примеров. Особенно уместно упомянуть Джона Мейнарда Кейнса (я писал о нем в другой своей работе (1978)), одного из наиболее ярких интеллектуальных лидеров поколения, не признающего традиционные моральные нормы. Кейнс считал, что можно построить лучший мир, предварительно оценивая последствия, а не подчиняясь традиционным абстрактным правилам. Фраза «общепринятое мнение» стала любимым выражением Кейнса для обозначения презрительного отношения к чему-либо. В автобиографическом очерке (1938/49/72: X, 446) он писал, что в дни молодости в кругу его товарищей по Кембриджу (позднее бóльшая их часть присоединилось к Блумсберийскому кружку) «наотрез отказывались считать своим личным долгом соблюдение общепринятых правил» и вели себя «как имморалисты – в буквальном смысле этого слова». Тут Кейнс скромно замечает, что сейчас ему уже пятьдесят пять лет и он слишком стар, чтобы измениться, поэтому он остается имморалистом. Этот незаурядный человек нашел весьма оригинальное обоснование своим взглядам на экономику и вере в управляемость рыночного порядка: «в долгосрочной перспективе все мы покойники» (то есть не имеет значения, какой долгосрочный ущерб мы можем нанести; важно лишь текущее, кратковременное: общественное мнение, требования и голоса избирателей, и прочая демагогическая ерунда). Лозунг «в долгосрочной перспективе все мы покойники» – призыв отказаться от «общепринятой» привычки заглядывать в будущее и простое нежелание признать, что соблюдение моральных норм в долговременной перспективе имеет последствия,
Кейнс также выступал против моральной традиции «добродетели бережливости» и отказывался, вместе с тысячами горе-экономистов, признать, что иногда необходимо сокращать спрос на потребительские товары в пользу основных фондов производства (то есть делать капиталовложения). Поэтому он направил свой выдающийся интеллект на разработку своей «общей» экономической теории, которой мы обязаны небывалой мировой инфляцией третьей четверти нашего века и неизбежным ее следствием – массовой безработицей (Хайек, 1972/1978).
Таким образом, Кейнс запутался не только в философии, но и в экономической науке. Альфред Маршалл, который разбирался в этом вопросе, похоже, не смог убедить Кейнса в том, что «спрос на товары – это не спрос на рабочую силу» (Джон Стюарт Милль усвоил это еще в юности). Сэр Лесли Стивен (отец Вирджинии Вульф, также состоявшей в Блумсберийском кружке) по поводу данного утверждения писал в 1876 году: «Эту истину осознают так редко, что ее можно считать лучшим тестом для экономиста; если он понимает ее – то прошел испытание», – и Кейнс высмеял его за эти слова. (См. Hayek, 1970/78: 15–16, 1973: 25, и (о Милле и Стивене) 1941: 433 и далее.)
Кейнс, сам того не желая, причинил немало вреда свободе, однако его друзья из Блумсберийского кружка были неприятно поражены тем фактом, что он не разделял их социалистических взглядов. Тем не менее большинство учеников Кейнса были социалистами того или иного сорта. Вместе с Кейнсом они не признавали, что расширенный порядок должен иметь в своей основе долгосрочную перспективу.