Вряд ли я скажу что-то новое, если отмечу, что численность населения тесно связана с существованием (и преимуществами) определенных практик, институтов и форм человеческого взаимодействия. Адам Смит чрезвычайно точно сказал: «Так как возможность обмена ведет к разделению труда, то степень последнего всегда должна ограничиваться пределами этой возможности обмена, или, другими словами, размерами рынка» (1776/1976: 31; ср. также «Заметки о разделении труда» в «Лекциях по юриспруденции», 1978: 582–586). Давно замечено, что те, кто следовал практике конкурентного рынка, увеличивались численно и вытесняли других, следовавших иным обычаям. Вслед за подобным же наблюдением Джона Локка во «Втором трактате о правлении» (1690/1887) американский историк Джеймс Салливан еще в 1795 году отметил тот факт, что когда европейские колонисты вытеснили коренных жителей Америки, на том же участке земли, где один дикарь «едва добывал себе пропитание» охотой, теперь процветают пятьсот «мыслящих существ» (1795: 139). (Охотничьи племена вытеснялись также племенами, которые научились обрабатывать землю.)
Одна группа вытесняла другую, менялись обычаи, и все это часто, хотя и не всегда, сопровождалось кровопролитием. Конечно же, события везде развивались по-разному, и мы не станем рассматривать здесь подробно все обстоятельства, от которых это могло зависеть. Кое-где при вторжении расширенного порядка приверженцы новых обычаев, которым удавалось получить бóльшую выгоду от владения землей, часто могли предложить коренным жителям в обмен на их земли почти столько же, а иногда и больше, чем те зарабатывали тяжелым трудом (при этом «захватчикам» не нужно было прибегать к силе, а коренные жители избавлялись от какой-либо работы). С другой стороны, высокая плотность поселений более развитых народов давала им возможность сопротивляться изгнанию с обширных территорий, в которых они нуждались и которые возделывали в те времена, когда использовали более примитивные методы обработки земли. Многие из этих процессов могли происходить вполне мирно, хотя превосходство в военной силе народов с развитой торговлей зачастую ускоряло их.
Однако в наше время даже информированные и думающие люди хотя и соглашаются с тем, что возможно исключительно мирными средствами добиться расширения рынка и увеличения численности людей, все же очень неохотно признают связь между ростом населения и развитием цивилизации. Наоборот, отмечая все бóльшую плотность населения и особенно темпы его прироста за последние триста лет, они испытывают сильное беспокойство и рассматривают дальнейшее увеличение населения как ужасную катастрофу. Даже такой здравомыслящий философ, как А. Г. Н. Флю (1967: 60), хвалил Джулиана Хаксли за то, что он «задолго до нашего времени, когда это уже признано повсеместно», понял, «что плодовитость людей представляет собой первостепенную угрозу для настоящего и будущего благополучия человечества».
Я продолжаю отстаивать свое мнение: настоящему и будущему благополучию человечества угрожает не что иное, как социализм. В том смысле, что ни он, ни какая-либо другая из известных ныне альтернатив рыночному порядку не сможет обеспечить жизнь нынешнего населения земли. Но беспокойство и страх, прозвучавшие в только что приведенной цитате, зачастую высказывают люди, которые не являются сторонниками социализма; и это заставляет задуматься: а не может ли рыночный порядок (и причина, и следствие такого большого населения)
Новомодная идея о том, что рост населения может вызвать обнищание человечества, – элементарная ошибка. Это в значительной степени связано с чрезмерно упрощенным пониманием мальтузианской теории народонаселения; в свое время теория Томаса Мальтуса стала первым разумным подходом к данной проблеме, но в современных условиях она неприменима. По мнению Мальтуса, труд людей можно рассматривать как более или менее однородный фактор производства (он рассматривал единственный вид наемного труда, использовавшегося в сельском хозяйстве, при одних и тех же орудиях, в одних и тех же условиях). В экономических условиях того времени (двухфакторная модель экономического роста) примерно так оно и было. Для Мальтуса, который также был одним из первооткрывателей закона убывающей доходности, это означало, что любое увеличение числа работников ведет к снижению того, что сейчас называют предельной производительностью, а значит, и к снижению дохода отдельного работника, особенно если самые плодородные земли уже поделены на участки оптимального размера (о связи между двумя теоремами Мальтуса см. McCleary, 1953: 111).