И он поставил банку под лавку, осмотрел свою руку и сунул проколотый палец в рот. Робертино почувствовал, что вся магия ушла, и что Завеса снова прочна, как и раньше. Он посмотрел на Оливио: тот выглядел уже существенно лучше, бледный, конечно, но уже без красных пятен и без испарины. Робертино взял щипцы, тампон и настойку, вытер ему кровь с груди и живота, тремя стежками зашил надрез и закрепил пластырем повязку. Оливио сел, опираясь спиной о стену, и принялся застегивать штаны и заправлять рубашку дрожащими руками:
– Спасибо вам, сеньор Джудо…
Старший паладин поднялся на ноги:
– Ну не мог же я тебя помирать оставить. Ассенцо бы не успел такое мощное проклятие крови снять… То, что ты сюда дополз – уже чудо. Хороший у тебя оберег, Оливио, – и он кончиком пальца коснулся золотого колечка-сережки в правом ухе своего ученика. – Материна ведь серьга?
Оливио кивнул. Манзони привесил меч на перевязь:
– Материнская любовь – самая сильная защитная магия, какую я только встречал… Так, Сальваро, где там наши зелья?
Робертино протянул ему стакан с мутной смесью разных настоек, и такой же – Оливио. Манзони понюхал с отвращением и выпил залпом. Оливио проглотил свою дозу даже не поморщившись. Робертино достал из кармана коробочку с дымными палочками и молча предложил паладинам. Те взяли, и все трое дружно запыхали дымком.
После двух затяжек паладин Манзони сказал:
– Вижу, любопытство вас прямо пожирает.
Оба младших паладина молча кивнули. Они, конечно, знали, что Джудо Манзони – паладин особенный. Сид на четверть, он имел послабление в обете целомудрия, дозволенное именно по причине его сидской крови. Ему разрешалось вступать в близость с женщинами (потому что для него это было жизненной необходимостью и давало особенную защиту от любой магии, в том числе и фейской, и кровавой), но зато в остальном его обеты были куда жестче, чем даже у храмовников. Манзони, к примеру, вообще не пил никакого алкоголя, даже пива, не играл на деньги, трижды в неделю проводил по ночам молитвенные бдения с покаяниями и дважды в неделю ходил на исповедь, и еще что-то по мелочи. А еще он был посвященным Матери, а не Девы – редкий случай для паладина.
– Мой дед, да упокоят боги его душу, кузнецом в Ингарии был, – Джудо пыхнул дымком. – Угораздило его влюбиться в сиду, причем по-настоящему. Без всякого с ее стороны колдовства. Так бывает. Вот он за ней и ушел в мир фейри, и десять лет под холмами прожил, ковал для сидов клинки из серебра и бронзы. Но потом тоска по родной земле его умаяла, и он удрал, прихватив с собой дочку, которую ему та сида родила. Но сами знаете – кто в мире фейри пожил, ел там и пил – тот в мире людей уже не жилец. Еле дед дотянул до матушкина совершеннолетия. А ей пришлось стать инквизиторкой, потому как матушка моя – наполовину кровавая сида.
Паладины переглянулись. О такой подробности относительно Манзони они не то что не знали – даже не догадывались. Хотя, конечно, если бы дали себе труд поразмыслить на тему, почему вдруг четверть-сид сделался в свое время не просто паладином, а храмовником, и почему у него такие обеты особенные, и почему он посвящен Матери, а не Деве, как обычные паладины, то, может, и додумались бы. Кровавые сиды в мире фейри стояли особняком. Их там побаивались не то что низшие фейри, но даже сиды из других кланов. Магия крови – единственный вид магии людей, который может причинять вред фейри, да еще вот мистические способности паладинов и инквизиторов. А кровавые сиды – единственные, кто этой магией может заниматься сам. И занимается. Темными фейри они не считаются, а насчет того, стоит или нет отнести их к благим фейри, фейриведы спорят уже не одно столетие. Что можно сказать совершенно точно, так это то, что кровавые сиды не причиняют людям вреда, если только сами люди не пытаются как-то их подчинить, обидеть или унизить. А еще кровавые сиды не меньше других высших фейри любят плотские утехи с людьми, это дает им особую силу и возможность надолго задерживаться в мире людей, который им больше по нраву, чем их родина под холмами. Их очень мало, и считается большой удачей встретиться с кровавым сидом и провести с ним (или с ней) ночь... но большим несчастьем – влюбиться. А детей от таких связей церковники обычно стараются выявлять и за ними приглядывать, определяя их либо в монастыри, либо в паладины, либо в Инквизицию – не только для того, чтоб они были под присмотром, но и ради их особенных способностей.