Палата № три-ноль-шесть

Внезапный перехлёст путей сразу наполнил Марата чувствами Великого Счастья. Но весьма скоро открылась их безмерная катастрофичность, лично для Марата даже более жестокая, чем нью-йоркская 2001 года, чем для сотрудников Международного торгового центра, оставшихся в живых после торпедирования небоскрёба самолётом. К тому же Марат со своими страданиями четыре года боролся один, окружающие люди лишь усугубляли его мучительное положение, а трагедию американского мегаполиса сразу же весь мир пропустил через себя и старался облегчить её для США.

Повторю: речь идёт о личной жизни и личных переживаниях человека, очутившегося, скажем так, по мановению волшебной палочки у подножия горы, изумившей и осчастливившей его красотами своего ландшафта, а потом вдруг превратившейся в проснувшийся вулкан – мощный, грозный, нещадный…

Гадания на струнах души

Коли шел сквозь препоны я и преграды,

коли наши встретились пути-дороги,

коль свою я бросил жизнь к твоим ногам,

коль сошелся клином на тебе весь свет, –

видать, суждено так и было. Но ты

ни «да» не сказала, ни «нет».

Я стал тогда поездом, с пути сошедшим,

я стал кораблем, в океане тонущим,

я в тоске чугун рубил ребром ладони,

я в блокнот твой кровью записал сонет, –

не просто любил, а смертельно. Но ты

ни «да» не сказала, ни «нет».

Где ближайший берег? – Столица? Наука?

Родители? Долг пред семьей? Дочь и сын?

Светлейшего строя болезни темные?

Философ? Художник? – Кто сыщет ответ?

Иль всё же Любовь всех сильнее? Но ты

ни «да» не сказала, ни «нет».

Меж нами большие пролегли пространства,

всех и тебя убедив: «Лечу в Москву», –

я в сентябре стал учителем физики,

и Музу искал в той глуши, как во сне,

тебе я письмо в декабре написал,

но ты не ответила мне.

Три зимы мои строки шли к тебе снегом,

летом – синью небес, цветами полей,

отдушиной были в осеннем ненастье,

подснежником первым навстречу весне…

Растаял бы айсберг в безбрежье страстей,

но ты не ответила мне.

Ты, улыбаясь, гадала на ромашке,

спешила куда-то по листьям опавшим,

в руке обращала снежинки в капельки,

мой стих на песке отдавала волне:

то – струны души моей, слезы, мечты…

Но ты не ответила мне.

Предопределение?

Единственная и Неповторимая в постепенной утрате своей неординарной красоты и своего неотразимого очарования прошла мучительный путь. От склонения к змеиным нашёптываниям мамы, по её понятиям, призванным учить дочь, а именно: правильной жизни; выдвижению необходимых требований к мужу; инструментам и способам должного управления им, – до ложных чувств и мнений, что она ошиблась выбором спутника в семейной дороге, что невозможно любить или хотя бы уважать такого, который не может в достаточной мере удовлетворять её финансовые и материальные запросы, привычные в среде её родителей, родственников и знакомых. От мнительных и ошибочных самодиагнозов своего состояния, необоснованного и вредного увлечения лекарствами, хождений по врачам в Ташкенте и Москве – до операции по шунтированию сердечного клапана. От возвращения на работу через пару месяцев – до обретения недугов на нервной почве и последовательного прохождения всех трёх ступеней инвалидности. От потери способности ходить, потом – говорить, затем – держать ручку в руке, чтобы написать пару фраз, – до избавления от своих страданий последних полутора лет из пяти годов болезней, когда она однажды доползла к роковой черте между двумя мирами и перешагнула её после непродолжительной предсмертной агонии. Была бы духом сильна – всё было б по-другому, и досель бы жила…

Летом 1991-го Авазова перестали печатать: тогдашний Первый секретарь ЦК КП Узбекской ССР (он был и последним из верховных верных ленинцев республики) уже настолько закрутил гайки для обуздания прессы, что журналисты, пишущие правду и предупреждающие об опасностях наползающей реакции, либо смирялись с тем, что их сажают на короткий поводок, либо оказывались не у дел.

После аннулирования Союзного договора беловежской троицей и развала СССР Авазов совсем ушёл из газеты, с которой начал сотрудничать в 1986-м, а в начале следующего года, поверив в горбачёвскую Перестройку, стал её штатным корреспондентом: из дизелистов на буровой в предгорьях Дехканабадского района Кашкадарьинской области перешёл в журналисты в Ташкенте.