Палея Толковая

В. М. Истрин также не склонен был приписывать антииудейской полемике особого радикализма. По его мнению, иудейство на Руси, за исключением известных событий при Владимире Мономахе, не имело агрессивного характера. Поэтому антииудейские выпады ограничиваются констатацией неправоты евреев и увещеванием с благодушной позиции сильного, увещеваний, не перераставших в предписания не входить в общение русских с иудеями. Соответственно, он считал, что можно говорить о мягкой полемике в сравнении с более насущными задачами обличения латинства[1276].

Тем не менее В. М. Истрин не отрицал существования условий, вызывавших необходимость вступления в полемику с иудейством. В отличие от И. Е. Евсеева, он не считал возможным квалифицировать Толковую Палею исключительно как литературное произведение. Исследователь отмечал азарт полемики, несомненно указывающий на «жизненное значение памятника», сам факт появления которого был спровоцирован наличием еврейского движения в обществе. Исследователь и связал зарождение этого движения с Польшей, где в XIII в. распространились мессианские настроения и имели место волнения среди евреев[1277]. Получается, что Создатель Палеи вдохновлялся задачами полемики с иудеями, но конкретные факты, порождавшие такую потребность, остаются нам неизвестными. Отсутствие сведений об иудейском движении в XIII в. — самое слабое звено концепции В. М. Истрина. В свете этих вопросов остаются возможности пересмотра истории текста Палеи. Можно ожидать и более ранние датировки, совпадающие с достоверными свидетельствами об антиеврейских выступлениях в Древней Руси.

Не потеряют, как нам представляется, своего значения заключения В. М. Истрина об угасании полемических мотивов в Хронографической и Краткой редакциях в сравнении с редакцией Толковой: «Толковая Палея была вызвана историческими обстоятельствами. Впоследствии, когда жгучий интерес к полемике против евреев прекратился, Толковая Палея получила значение просто библейского рассказа вроде тех, что дополняются другими, посторонними рассказами, не шедшими к первоначальной идее»[1278].

Выводы В. М. Истрина в общем смысле не расходятся с высказываниями других учёных на этот счёт. Н. С. Тихонравов не сомневался в антииудейской направленности Толковой Палеи, но при этом обращал внимание на то, что Хронографическая Палея перестала служить задачам обличения жидовства, более того, она пополнилась талмудическими легендами, появление которых исследователь связал с влиянием на Палею ереси жидовствующих[1279]. А. А. Шахматов охарактеризовал Толковую Палею как «сочинение противоиудейского характера, написанное с мастерством и большим знанием дела», при этом он обращал внимание на то, что «обличение жидовина оказывается весьма устойчивой частью Палеи», тогда как в последующих редакциях не отмечается «прямых полемических задач»[1280].

К мнению об антииудейской направленности Толковой Палеи присоединилась В. П. Адрианова, отметившая присущую памятнику полемическое одушевление, возбуждённое стремлением Составителя обличить иудея в его заблуждениях[1281]. Она посчитала убедительным заключение В. М. Истрина, в котором обосновывалось появление Толковой Палеи в XIII в., а сам факт появления памятника связывался с какими-то неизвестными событиями, породившими усиленный интерес к иудейству. Правда, кроме факта появления иудейского (архивского) Хронографа, других указаний на наличие еврейских брожений в это время на Руси приведено не было[1282].

Ещё раньше в том же духе высказывались первые исследователи Палеи. В. Успенский, который был сторонником идеи византийского происхождения памятника, рассматривал перешедший на Русь текст, как «продукт постоянной борьбы с иудаизмом предшествующих веков», главной причиной появления которого в Византии было желание доказать превосходство христианства перед иудейством и охранять православных от иудейской пропаганды. Распространение на Руси текста, толкования которого служили обличению иудеев, он связал с пропагандой иудейства у хазар, откуда «брожение иудейских идей» проникало в молодое христианское общество и вынуждало таких идеологов древнерусского православия, как Иларион и Феодосий Печерский, выяснить отношения между христианством и иудаизмом[1283].

Осталось упомянуть точку зрения И. Франко, который считал, что Русь постоянно испытывала на себе интенсивное иудейско-раввинистическое влияние, поэтому Палея, явившаяся ответом на это влияние, могла явиться на всём пространстве от XI до XV веков включительно. В. М. Истрин подверг критике идеи И. Франко и указал на то, что влиянию иудейства на русскую культуру приписывается преувеличенное значение, вместе с тем он признал, что на Руси существовала бóльшая необходимость борьбы с иудаизмом, чем в Болгарии и Византии[1284].