Палома

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, явно обрадованная моим появлением. На ней был атласный халат, в одной руке она держала бокал шампанского, а в другой сигарету, которую положила, чтобы погладить кота. У диванчика ее ждала женщина постарше с колодой карт в руках. Высокая брюнетка с величественной осанкой, изящными руками, идеальной прической и несколькими морщинками в уголках глаз. Она была похожа на королеву.

– Это Роза, – представила меня мадемуазель Тереза.

Королева устремила на меня взгляд, выпустив облачко дыма.

– Роза, – продолжила учительница, – это Мари-Клод.

– Вера, – поправила ее та, не сводя с меня глаз.

– Вера, – повторила учительница.

Лиз, я в жизни не видела ничего прекраснее, чем эти две женщины в гостиной. Эта сцена напоминала картину какого-то великого художника. Каждая деталь композиции казалась тщательно продуманной. Ткани, формы, оттенки. Все перекликалось друг с другом в удивительной гармонии. Румянец на щеках был отражением пламени в камине. Зеленые глаза Колетт светились перламутровым блеском, как нитка жемчуга на шее королевы.

Растрепанная, хромая, с опухшими глазами, в поношенном платье, я чувствовала себя уродиной. В этой гостиной все было пропитано изысканностью и негой.

– Не знаю, что тебя сюда привело, но мы тебе рады, – продолжила учительница.

– Спасибо, мадемуазель Тереза, – всхлипнула я.

– Уже поздно, поговорим завтра. Я попрошу Люпена подготовить для тебя комнату.

Она позвонила в серебряный колокольчик, – ах, этот колокольчик, Лиз! – и вошел мужчина с подносом в руке. На подносе стоял восхитительный, потрясающий своей изысканностью чайник.

– Люпен, это Роза.

Я вскрикнула. Думала, умру на месте, так напугало меня его лицо. Чернее ночи, чернее тени, чернее пропасти, поглотившей Альму. Его ладони были размером с мою голову, а моя голова еле доставала ему до пояса. Гора, скрещенная с деревом какао. Он улыбнулся, обнажив ряд зубов белее молока. А затем потусторонним голосом спросил, не желаю ли я чаю.

Я открыла рот, но не могла издать ни звука.

Колетт расхохоталась, а затем, обняв Люпена, подняла свой бокал.

– За Розу! – сказала она.

Так я попала в дом мадемуазелей.

16

В ту ночь я никак не могла заснуть.

А ведь я впервые спала в кровати одна, не считая Дон Кихота, который свернулся возле меня калачиком. Я никогда не видела такого чистого пола, такого толстого матраса и такого пышного одеяла. Колетт одолжила мне свою ночную рубашку. Тонкая, нежная ткань, расшитая цветами и лентами. Я не смела пошевелиться, боясь помять ее.

Сердце по-прежнему колотилось в моей груди. Чем я так разозлила Кармен? Допустим, приданое не подразумевало ребенка, но меня-то за что прогонять? В чем моя вина? Я не выдала ни одного секрета. Я одна из них, мое место – рядом с ними. Да, я общалась с Колетт и с учительницей, но у меня же не было ничего общего с мадемуазелями.

Я попробовала закрыть глаза. Бесполезно. Перед моим внутренним взором стоял такой яркий образ Колетт и королевы Веры, что даже в полумраке было светло как днем. Была ли мадемуазель Тереза бабушкой Колетт? И кто такая сама Колетт? Время от времени мы с ней перекидывались парой слов в мастерской, но для меня было важнее избежать гнева Санчо, чем узнать, откуда она взялась. По правде говоря, я не знала о ней ничего – только то, что она хорошо шьет и у нее стройные ножки. Блондинка была слишком красива для честной девушки, – подумалось мне на следующий день, когда я столкнулась с ней, бесстыдно разгуливающей по дому полуодетой. Как сюда попали такая красота и утонченность? Если не считать мастерских по пошиву эспадрилий, Молеон был лишь местом встречи пастухов. Пастбища, коровы, река. А посреди всего этого – скрытые от постороннего взгляда девушка и две старые девы в сопровождении черного как уголь дворецкого ростом с колокольню.

Через некоторое время я узнала историю мадемуазель Веры, которая оказалась далеко не старой девой. Старой, положим, да. Но определенно не безразличной к обществу мужчин, уверяю тебя, Лиз.

17

– Бер-р-рнадетта!

Я приоткрыла один глаз. На комоде сидел какаду. Красивая белая птица с черным клювом и огромным розовым гребнем, который придавал ему нарядный вид.

– Бер-р-рнадетта! – повторил он, а затем взлетел и уселся на плече у…

Я едва сдержала крик. В изножье моей кровати сидела молодая женщина и смотрела на меня.

– Тише, Гедеон! – приказала она. – Вы разбудите мадемуазель Веру!

Гедеон? Я смущенно натянула на себя одеяло. Дон Кихот пристально наблюдал за птицей.

– Меня зовут Бернадетта. Как святую! – насмешливо добавила она, отдергивая занавески. – А это – виконт Городской гуляка. Для друзей просто Гедеон.

Бернадетта была невысокой плотненькой брюнеткой далеко за двадцать с круглым приветливым лицом. У нее были вздернутый нос и густые брови, а глаза смотрели в разные стороны.

Она распахнула окно, впустив в комнату прохладное осеннее утро, и взяла со стула мое платье. Я испугалась, что виконт воспользуется возможностью упорхнуть, но он, похоже, был полностью поглощен нашим разговором.