Палома

Сидя в углу с пледом на коленях, ее слушала Тереза. Конечно, она знала эту историю. В морщинистой руке старая учительница сжимала носовой платок, в ее глазах стояли слезы. Ей было больно слушать мучительную исповедь Веры.

– Оказалось, что моя мать умерла. Мне предложили занять ее место. Я не ела два дня. Но все равно отказалась.

Она произнесла это слово одними губами. За ее привычной сдержанностью угадывалась та решительная молодая женщина, которой она была когда-то.

– Я нашла место прислуги и комнату под крышей, ледяную зимой и душную летом. Это был рабский труд, плохо оплачиваемый, изнурительный. Одна девушка рассказала мне о мужчине, который иногда водил ее в рестораны. Предложила мне присоединиться к ним. Конечно, я поняла, что это значит, но согласилась. Так все и началось.

Колетт дрожала. В этой маленькой гостиной, затерянной в баскской ночи, Вера воскрешала прошлое. В ее рассказе оживал веселый Париж начала века. Время разврата, оптимизма, роскоши и экстравагантности.

– Я быстро поняла, что следует быть требовательной. Не говорить «да» первому встречному. Не ждать от мужчин слишком многого. Следить за своей внешностью. Всепоглощающие чувства, страсть, ревность – все это нужно было полностью исключить. Я могла полагаться только на себя. Список моих знакомств постепенно пополнялся. Моими клиентами были аристократы, искавшие развлечений. Как-то после вечера в ресторане «Амбассадор» один журналист написал обо мне статью. Я выросла на юго-западе, в краю жюрансонского вина. Он прозвал меня маркизой де ла Винь – маркизой виноградной лозы.

В камине потрескивал огонь, но было все равно холодно. Я поежилась. Ты по-прежнему сосала мой палец.

– Один из мужчин стал наведываться ко мне регулярно. Подарил мне квартиру, машину, драгоценности. Он же познакомил меня с хозяином «Фоли-Бержер». Это был мой шанс. Я, как и Роми, мечтала стать певицей. Понадобилось немало времени, но я добилась своего.

По комнате пронесся ледяной сквозняк. Вошел Марсель, закутанный в толстый свитер. В руках у него была банка смеси для кормления и стеклянная бутылочка. Я передала тебя Люпену – с таким крохотным существом на руках он казался еще огромнее – и он унес тебя на кухню.

– В «Фоли-Бержер» был набор новых артистов, способных привлечь публику. Я была стройной и не слишком застенчивой, с приятным голосом. Меня взяли.

Колетт не сводила глаз с Веры. Впервые на ее лице были заметны прожитые годы.

– Но мой заработок был мизерным. Я все равно зависела от мужчин. В особенности от одного. Герцога де Монтегю.

Я бросила взгляд на Колетт и заметила, как она напряглась. Мадемуазель Вера села. Этот разговор вымотал ее.

– А потом мне дали сольный номер. Два выступления за вечер. Я не могла поверить. Десять лет я ждала этого! Я работала над своим выступлением днем и ночью. У меня было две недели, чтобы показать, на что я способна. Доказать хозяину кабаре, что смогу собрать полный зал. Я была настроена очень решительно.

Она помолчала.

– Но вскоре я поняла, что моя слава зависит не столько от таланта или внешности, сколько от газетенок, которые расписывают мои похождения. Публика собиралась не для того, чтобы послушать певицу. Она приходила поглазеть на скандальную кокотку, увешанную драгоценностями, которые ей дарили сильные мира сего. Рассмотреть своими масляными взглядами ту, которую богачи могли уложить в постель. Я была не певицей, а диковинной зверушкой.

В камине треснуло полено.

– Что еще я могла сделать? Ничего. Поэтому я продолжала петь, а после выступлений предлагала себя тем, кто мог заплатить больше других. Я усвоила их манеры, научилась говорить на их языке. Мне удавалось вытягивать из них солидные суммы и потчевать прессу более или менее выдуманными историями о своих похождениях. Но однажды утром меня скрутила сильная боль в животе. Я упала на пол, не в силах дышать. Мое тело как будто разорвалось надвое.

Ее взгляд скользнул к двери. На кухне огромная эбеновая рука мягко постукивала по спинке младенца.

– К счастью, в моей жизни незадолго до этого появился Люпен. Он сразу понял, что со мной происходит, и тут же отправился искать акушерку. Через час родилась ты.

Колетт подавила рыдания. Мадемуазель Вера подошла к ней и взяла за руку. Она была полна решимости продолжать, несмотря на переполнявшие ее эмоции.

– Я даже не подозревала о твоем существовании, Колетт! И, по правде сказать, если бы знала, то не стала бы тебя оставлять. До тебя было еще двое. Моя последняя беременность привела к ужасной инфекции, я чуть не умерла. Врач был убежден, что детей у меня больше не будет.

Очевидно, он ошибся. И тело Веры сумело скрыть от нее эту беременность до самого конца.

– Я не могла все бросить! Наконец-то у меня появился собственный номер! Я сделала себе имя. Но моих сбережений было недостаточно, чтобы уйти. На что бы мы жили? Я не хотела обрекать тебя на нищету, в которой выросла сама. И не могла допустить, чтобы какой-нибудь журналист узнал о ребенке. Конкуренция была жесткой. Париж за одну ночь мог как вознести тебя на самый верх, так и уничтожить.