Паломники. Этнографические очерки православного номадизма

При всей своей независимости в устройстве паломнических поездок организаторы считают необходимым постоянно доказывать обратное, как будто их деятельность осуществляется не по принципу неолиберальной рыночной экономики, ориентированной на свободно принимающего решения и несущего за них ответственность субъекта. Все предприниматели в сфере паломнического рынка демонстрируют своим клиентам и, как мне кажется, самим себе доказательства выполнения этой работы как послушания. Для этого они используют важный для современного православия концепт благословения, под которым понимается разрешение (и одновременно приказание) на выполнение определенной деятельности. Концепт благословения подчеркивает иерархичность церковного устройства. Благословение всегда дается старшим в духовной иерархии младшему: священник благословляет прихожан, настоятель монастыря – насельников, духовник – своих духовных детей.

В русской домодерной культуре существовала практика ритуализованного родительского благословения на заключение брака, тем самым выражалось согласие старших на создание новой семьи и, перформативно, происходило ее создание. В других ритуальных ситуациях, например, во время проводов в армию, родительское благословение скорее выполняло роль апотропейного магического действия. В любом случае благословение обозначало ситуацию ритуала, выявляло систему старшинства и утверждало сакральную сущность иерархии [Кормина 2005: 150–178]. В рассказах о чудесном спасении во время войны, записанных со слов и участников Второй мировой войны, и тех, кто воевал в позднесоветское и постсоветское время, часто фигурируют вещи, данные в качестве благословения, – нательный крест или иконка.

Представление о благословении у современных православных, независимо от регистра их религиозной культуры, связано с распространением монастырских практик или, во всяком случае, дискурса о таких практиках на приходскую и, шире, мирскую жизнь. Современное представление о благословении как варианте послушания и дисциплинарной практике указывает на эту связь.

Во время нашего разговора, происходившего у нее дома, Мелитина Ладинская показывала альбомы с фотографиями, посвященные исключительно ее религиозной жизни. На фотографиях были в основном мужчины в одежде священников и монахов, иногда – женщины, одетые как монашки или паломницы. В этих альбомах с фотографиями был особый мир, отдельный от семьи или работы – для них полагались другие альбомы. В этом особом мире есть своя элита, валюта и сонм знаменитостей (старцы, известные священники).

Комментируя фотографии, она рассказывала о том, где был сделан снимок и что стало с тем или иным священником, послушником или монахом. Почти все младше нее, они были для нее вроде учеников из ее колледжа, более или менее нерадивых, что приходят получить специальность, но могут ее сменить или никогда по ней не работать. Вторичная социализация может быть и неуспешной. По словам моей собеседницы, едва не каждый третий монах или священник, смотревший с фотографий ее альбомов, прекратил свою религиозную карьеру – ушел из монастыря или перестал священствовать. Сама Мелитина прямо говорила, что уважает только старых священников, таких, кто были рукоположены при советской власти. Все другие не имели в ее глазах авторитета.

Кроме фотографий моя собеседница с гордостью показала мне поздравительные открытки из епархиальной администрации, посылавшиеся ей на протяжении нескольких лет к главным православным праздникам – Пасхе и Рождеству. Эти открытки, очевидно, демонстрировали причастность Ладинской к элите православного мира, однако сама она проинтерпретировала их неожиданным для меня образом. Она считала их благословением на свою деятельность по организации паломничества. Я попросила разрешения почитать открытки и убедилась, что в них не употреблялись слова «благословляю» или «благословение» и даже не упоминались паломнические труды моей собеседницы. В своей удивившей меня интерпретации Мелитина обращалась со знаками власти и дисциплинирования по собственному усмотрению. Она рассматривала открытки как знаки, оторванные от своих означающих, а себя – как человека, который владеет ключом, позволяющим установить эти связи. Если, вслед за Уэббом Кином, понимать под семиотическими идеологиями «базовые представления о том, что такое знаки и как они действуют в мире» ([Keane 2003]; цит. по: [Engelke 2007: 29]), семиотическая идеология Мелитины, как и многих других опытных православных верующих, строится на представлении о разрыве между значением и знаком. Второй особенностью этой семиотической идеологии является представление о мире как постоянно разворачивающемся тексте, состоящем из связанных между собой знаков-событий. Именно на этих допущениях строятся, в частности, распространенные в православной среде конспирологические теории [Ахметова 2010; Oushakine 2009; Панченко 2015].