Статью искусствоведа В. Сергеева, опубликованную в сборнике вскоре после той нашей встречи с П. Д. Барановским, я прочел с увлечением, какого давно не замечал в себе. И не только потому, что в ней были, как и у меня на предыдущих страницах, вполне детективные строки: «Ночной международный поезд остановился на одной из пограничных станций. Перед тем как покинуть территорию нашей страны, его пассажиры проходили обычный таможенный досмотр. Один из иностранных путешественников с досадой смотрел, как из принадлежавших ему по праву вещей была извлечена небольшая икона в тяжелом серебряном окладе. Незаконный «бизнес» не состоялся, и «небольшой русский сувенир», взятый, по словам растерявшегося путешественника, «на память о гостеприимной России», остался на ее действительно гостеприимной территории, а незадачливый бизнесмен эту территорию покинул. Заезжий бизнесмен и его туземные коллеги, ведущие финансовые операции в пригостиничных подворотнях, были, как выяснилось, непроходимыми дилетантами». И далее: «…под темной олифой различилось уникальное, редчайшее по сюжету произведение малоизученной, лишь недавно открытой тверской школы…»
Перевел я дух и начал выхватывать глазом обрывки фраз:
«…открылось авторское изображение XVI века…», «…лес, изображенный в соответствии с эстетикой средневекового искусства отдельными деревьями, там и тут разбросанными по светло-коричневым горкам. Горки – «лещадки» – общепринятый в древности образ земли, пространства…», «…старый монах с седой бородой и серьезным вдохновенным лицом. Он стремительно падает на колени, простирая вперед руки». «Дорого мог бы стоить русской культуре этот, к счастью, не состоявшийся «бизнес»!..
Воистину так, и читатель, быть может, подумал, что нашелся Нил Столбенский? Нет, на иконе, изъятой зоркими таможенниками, изображено всего два дерева в виде пальм, вместо храма стоит большой деревянный крест, означавший, что на его месте будет основан монастырь, а монах – это Савватий Оршинский, коренной тверяк, побывавший в Иерусалиме и по возвращении ставший таким же отшельником, как, например, Герасим Болдинский, и так же, как он, не удостоенный канонизации, хотя надпись на иконе именует Савватия «преподобным». Обитель его стояла на реке Оршине близ Твери…
Мое мысленное дилетантское сравнение двух икон вызвало у меня соблазнительное предположение, что это одно время, одно место и одна
…Послушайте же вы, нынешний незаконный обладатель Нила Столбенского! Если вам попадутся на глаза эти строки, молю и заклинаю вас – сделайте святое, благородное, истинно человеческое дело: найдите любой приемлемый для вас способ вернуть государству, народу, науке, искусству нашему икону Нила Столбенского, который нужен не только для пополнения наших знаний о тверской школе живописи XVI века. На этой темной невзрачной доске – единственное иконографическое изображение тверского восьмискатно-трехъярусного храма, неповторимого шедевра русского деревянного зодчества.
Кстати, мое слишком любительское определение этого типа русских храмов не претендует на какую бы то ни было научность, но что мне делать, если сам Игорь Эммануилович Грабарь не знал этого типа, а сам Петр Дмитриевич Барановский не решается дать ему никакого определения?.. Над келейкой, входом в пещеру Савватия Оршинского, условные камни, между прочим, горкой вздымаются в три яруса и плоскостно сдвоенными четырехугольниками! Что это – случайная фантазия живописца? Не знаю. Однако постойте – публикация В. Сергеева содержит еще немало любопытных сведений! Оказывается, на месте креста, изображенного на иконе Савватия Оршинского, был действительно основан монастырь. Что за постройки в нем стояли, мы, наверное, никогда не узнаем, потому что он был упразднен еще в XVIII веке и превращен в приходскую церковь, на месте которой давным-давно пустота. Но вот еще: «Жители Савватьева помнят о человеке, давшем имя их селу. Церковь, построенная над его могилой, до нашего времени не сохранилась, но нам показывают заросшие травой остатки ее фундамента. Один из сельчан хранит у себя дома очень интересную для нас картину – старинный любительский пейзаж села и