Бомбы в ресторанах. Демонстрации. А теперь бунты. Если Солнечные действительно в подчинении у Один Молнии, их присутствие – показатель, что яотлек пытается позиционировать себя единственной силой, способной поддержать порядок во все более напряженном климате общественных разброда и шатания. Махит казалось, это умный ход. Был бы еще умнее, если бы Один Молнии не пришлось возглавить завоевательную войну, чтобы доказывать свою пригодность в императоры. И все же неоднократные попытки Солнечных передать ее не императору или Городу, а
Она никогда не задумывалась по-настоящему, насколько на самом деле
Голоэкран все еще показывал новости. По нижней части экрана бежали ярко-красные глифы, составлявшие очаровательную нескладицу: «Срочно направьте ваше внимание / дальнейшее характеризуется важностью и необычностью / через две минуты на „Восьмом канале!“»
Махит растолкала Двенадцать Азалию, и он резко вернулся в сознание.
– …чего? – сказал он, потирая лицо. – А, ты встала.
– Как менять каналы на голоэкране? – спросила Махит.
– Ээ. А что ты хочешь посмотреть?
– Что там
– «Восьмой канал» – это политика и экономика… погоди… – под привязкой забегал глаз – мелкие движения, – и голоэкран мигнул, изменился.
«Восьмой канал!» – парило в правом верхнем углу, накладываясь на изображение мостика какого-то огромного корабля: блестящее помещение, холодный металл и бледное освещение, титан, сталь и золотой боевой флаг Тейкскалаана на заднем плане, дерзко ощетинившийся лучами-копьями. Перед флагом стоял смуглый человек с грубым лицом, узкими губами и высокими скулами. Грани лица – словно у камня, тяжелого оружия. Форма пестрела от серебра регалий, медалей, почестей и полосок военного звания.
– Один Молния, – сказал Двенадцать Азалия. – Эй,
Три Саргасс с трудом оторвалась от дивана. На ее щеке остались вмятины от подушек, но взгляд был пристальный.
– …как можно проспать пропаганду, нет уж, это не в моем стиле, – сказала она.
– Ну совсем не как Одиннадцать Станок, – с теплом сказал Двенадцать Азалия, и внезапно у Махит все
– Цыц, яотлек говорит, сделай погромче, – сказала Три Саргасс.
Яотлек говорил. Голос был громоподобным – не ритор, но человек, чей зычный крик разносится далеко. Махит могла представить себя его солдатом – а на протяжении его речи, твердой, решительной, с нажимом, с большой тревогой, могла представить и то, почему солдаты пойдут за ним, против своей присяги императору.
– Даже здесь, на орбите, после возвращения от успехов в системе Одилии к сердцу вселенной, мой корабль «Двадцать Озаренных Закатов» встречает хаос и неуверенность, что бурлят на улицах Жемчужины Мира, – сказал яотлек, и тот, кто отвечал на «Восьмом канале!» за трансляцию, услужливо начал вставлять съемки протестов. Махит узнала вид за окном Двенадцать Азалии, каким он был несколько часов назад, и спросила себя, где же находились камеры и сколько человек через них наблюдали. Снова вспомнила об алгоритме Города: впервые осознанно задумалась, что ни один алгоритм не свободен от своего создателя. Так не бывает. У алгоритма есть какая-то
В новостной трансляции показывали не только одну эту улицу, забитую недовольными тейкскалаанцами. Как выяснялось, эпидемия мирных протестов прошла по всему сектору. И всюду камера неукоснительно вылавливала у множества протестующих фиолетовые бутоньерки.
«Восьмой канал!», «экономика и политика», явно не на довольствии Тридцать Шпорника, решила Махит. Только не с этим акцентом для антипротестной речи Один Молнии, чей голос все раскатывался и продолжал: