Память – это ты

В другом районе города, не так далеко от мастерской, некий страдалец искал забвения на дне стакана. Полито мычал себе под нос мою песню, растягивая слова и прерываясь лишь затем, чтобы влить в себя очередную порцию пива. Он только что понял две вещи. Во-первых, в таверне Хуанчо не осталось ни души, кроме печального пьяницы и усталого хозяина, мечтавшего закрыть заведение и уйти домой. Во-вторых, деньги, которые он заработал, принеся Эммету золото, не нужны ему, если нельзя разделить их с Лолин.

– Хуанчо, налей еще!

– Поли… Нет, прости, – отозвался тот, перетирая последние кружки. – Тебе пора домой.

– Что? Домой?

– Ну же, Поли… Лолин, наверное, волнуется.

Последнее замечание так развеселило Полито, что он упал со стула.

– Жена? Она-то меня и выгнала. Кто бы мог подумать, а! Предполагалось, что сегодня мы все вместе будем отмечать у тебя. Какой успех, Хуанчо… Какой успех. Жаль, ты не слышал оваций.

– Знаю, Поли. Но день всегда заканчивается, каким бы хорошим он ни был, и на следующее утро нужно вставать и начинать заново.

– Как тебе удается, Хуанчо? – спросил Поли, снова взбираясь на стул. – Как ты можешь вставать каждое утро и приходить в эту унылую нору, чтобы обслуживать других убогих?

– Кроме этой унылой норы у меня ничего нет. Всем нужно за что-то держаться, чтобы идти дальше.

– Верно, черт подери! Да ты, мать твою, философ, ты знал? Налей, выпьем за это.

– Нет, Поли. Ничего не осталось.

– Черт, Хуанчо! – Поли швырнул свою кружку на пол, и та разбилась, усеяв пол осколками.

Хуанчо достаточно повидал пьяных, чтобы и бровью не повести. Ему не пришлось даже ругать Полито, потому что тот и так страдал.

– Прости меня, Хуанчо, прости. Как я мог лишиться Лолин? Я обещал ей не браться за старое, но тут было совсем другое дело, клянусь. Я не ради себя. Я хотел только… Хотел, чтобы у нее было все, что она заслуживает.

– Ты хороший муж, Поли.

– Нет, нет. Это не любовь, Хуанчо. Просто… есть такие люди, знаешь? Особенные. А мы, обычные, должны что-то делать, чтобы не утащить их за собой в канаву. Делать им что-нибудь хорошее, потому что со своей жизнью мы уже не можем ничего поделать.

– Ты идиот, Поли.

– А?

– Я помню тебя воришкой, приходившим сюда чистить карманы посетителей… А ты говоришь, ничего не можешь поделать со своей жизнью! Поли, вот честно, от души: иди в жопу! Иногда мне придушить тебя хочется, но, слушай, я знаю, что тебе ничего в жизни не досталось бесплатно. Может, ты сейчас этого не видишь, но когда перестанешь себя жалеть, ты, я думаю, будешь собой гордиться.

– Можешь написать мне все, что ты сейчас сказал? Передать жене. Про жопу не надо, а про гордиться и вот это все…

– Конечно. Но у меня есть идея получше. Давай ты сам ей скажешь?

Полито проследил за взглядом Хуанчо и увидел в дверях Лолин. Он трусливо сглотнул, но попытался держаться с достоинством, как трезвый.

– Здравствуй, – сказал он серьезно.

Но Лолин не ответила. Она с гордо поднятой головой прошествовала к барной стойке и шепнула Хуанчо что-то вроде “спасибо, что дал знать”. Потом подошла к столику, за которым сидел Полито, и встала напротив. Вид у Лолин был неважный: опухшие глаза – видимо, от слез – и под ними темные круги, которые она даже не попыталась замаскировать. Она выглядела усталой и грустной.

– Ты… слышала, что сказал Хуанчо?

– Да, – сухо ответила Лолин.

– Хорошо, потому что я не смогу повторить.

– Почему ты не сказал мне, Поли? Зачем обманывал?

– Не хотел тебя злить. Кто мог знать, что с той стороны будет Хлоя?

– Это все, что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Я не оправдываюсь, Лолин. Я хочу, чтобы ты поняла. Хочу, чтобы ты знала, зачем я это сделал.

– Да знаю я зачем, тупица ты безмозглый. Потому и злюсь, и одновременно не могу на тебя злиться. Намерения у тебя всегда самые лучшие, в твоем сердце никто не сомневается, Поли. Ты самый благородный и верный человек из всех, кого я встречала. Но ты принимаешь неправильные решения и все портишь.

– Ты знаешь, что я никогда не причинил бы тебе боль нарочно.

– Это я знаю. Но что будет, если тебя арестуют? Догадываешься, что тебя ждет за помощь Сопротивлению? Расстрел, Поли.

– Но я же не знал, что они…

– Поли! Скажи, что ты меня понимаешь! Скажи, потому что я уже не могу одна! Я не… – Лолин разрыдалась, и Полито застыл, увидев, как она из-за него страдает.

Он понимал, что совершил ошибку, но не представлял себе какую, пока не увидел, как подавлена Лолин. Она казалась необычно хрупкой, и это его пугало, потому что Лолин всегда была воплощением энергии и жизнерадостности. Он встал, словно разом протрезвев, чтобы поддержать ее.

– Я не смогу без тебя, понимаешь? Ты говоришь, что не хочешь причинить мне боль, но если бы тебя схватили, я бы… не смогла… В такой момент… – Лолин рыдала, уткнувшись мужу в грудь.

– Я никуда не денусь. Обещаю, – потрясенно сказал Полито.

– Ты должен прекратить делать две вещи. И я должна знать, что ты прекратишь… Даже если у нас не будет денег, даже если придется жить под мостом, понимаешь? Ты должен быть рядом.

– Лолин, ты меня пугаешь. Ты больна? Тебе плохо?