Память – это ты

– Как бы то ни было, прости его. – Хлоя взглянула растерянно, и Паскуаль улыбнулся: – Ну же! У тебя на лице написано, что этот никто тебя разочаровал.

– Люди должны выполнять свои обещания.

– И что же он обещал?

– Вернуться, – сухо ответила Хлоя.

– В его защиту я скажу, что сейчас такие времена, когда исполнять обещания непросто.

– Знаешь по опыту?

– Хочешь меня задеть?

– Неважно.

– Подожди, – взмолился Паскуаль, удерживая ее за руку.

– Чего тебе?

– Я тоже нарушил обещание. Я обещал жене, что буду любить только ее.

– Паскуаль…

– Я знаю, что и ты неравнодушна ко мне, Беляночка…

Хлоя промолчала, не в силах придумать отговорку. Слова закончились, настал черед действий. Красавец-партизан страстно целовал ее под луной.

День был тяжелый, жестокий, скорбный для всех. Ночь обещала быть намного лучше – по крайней мере, для них двоих.

15. Тайная миссия

Мотор автомобиля производства испано-швейцарской компании ревел, в то время как сам автомобиль мчался по горному серпантину. Несмотря на все мои мольбы и просьбы, капитан Амат сидел за рулем, а я рядом. Окошко было открыто, меня укачивало. Капитан никогда не пускал меня за руль этого чуда. Было бы логично, если бы машину вел человек, у которого две руки, но Амат словно решил непрерывно доказывать, что ему все по силам.

Мы направлялись в Эндай, пограничный городок во Франции напротив Ируна, расположенный между Биаррицем и Сан-Себастьяном. Там была запланирована встреча каудильо Франко с немецким фюрером.

Капитан Амат твердил, что этот немец втянет нас в мировую войну и приведет к погибели. Тогда я впервые услышал слово “нацист”. Я не понимал беспокойства капитана: какой идиот захочет привлечь нас на свою сторону и заручиться нашей помощью, глядя, во что мы превратили собственную страну за три года войны? Разве не видно, что мы и сами себе помочь не можем?

Кроме того, в горах еще оставались небольшие партизанские отряды, которые беспокоили армию и пытались доказать, что война продолжается.

Капитан сосредоточенно рулил единственной рукой, а я взглянул на часы у него на запястье. Он не снимал их даже во время сна. На первый взгляд они были самые обычные, со слегка потертым ремешком. Но стрелки всегда показывали одно и то же время: 12.10.

Я несколько раз спрашивал его про часы, но это была одна из тайн капитана, которые он держал под замком.

– Который час? – спросил я частью от скуки, частью в насмешку. – Стойте, не говорите. Двенадцать десять.

– Очень остроумно…

– Нет, правда, долго еще осталось?

– Может, пара часов.

– Еще два часа этой пытки?

– Уж прости. Можем остановиться где-нибудь, размять ноги и перекусить. Времени полно.

– Умоляю, говорите о чем угодно, только не о еде, если не хотите, чтобы я вам обивку испачкал.

– Хорошо… Какие предложения?

– Дайте подумать… А, кстати. Расскажите, как вы потеряли руку!

– Да что ж такое…

– Чем больше вы скрываете, тем мне интереснее.

– Тогда прости, что разочарую, но…

– Ну же, капитан. Почему? Мне просто любопытно. И потом, я-то вам все рассказал. Разве вы не видите, что на весах искренности моя чаша перевешивает, а ваша почти пустая? Надо бы немного выровнять…

– Всегда тебе надо все знать.

– А вы просто могила.

– Что тебе рассказать? Только не про руку, потому что тогда я отвечу второй рукой, и сразу в глаз.

– Ладно, никаких рук… Почему всегда двенадцать десять?

– Скажи мне, здесь, в горах… ты по-прежнему думаешь о той девушке?

– Не уходите от темы. Ну правда, кто носит часы, которые не показывают время?

– Они показывают.

– Всегда одно и то же.

– На днях мне почудилось, что ты подзабыл свою горянку, целуя дочку сеньора Ортеги.

– Видите? Опять.

– Ты собираешься найти ее или поступишь так же, как с остальными?

– Хотите об этом? Отлично. А вы? Вы когда-нибудь позовете на свидание одну из тех женщин, которые крутятся возле вас, или так и будете держаться, будто у вас кол в заднице?

– Следите за речью, рядовой.

– Ой, простите, я хотел сказать, кол пониже спины.

Мы рассмеялись, заглушая шум мотора.

Капитан не ошибся, когда почти два года назад намекнул мне, что с ним все будет проще. Я снова наслаждался хорошей кроватью, отоплением, книгами, двух- или трехразовым питанием. Все было так хорошо, что хотя мне уже несколько месяцев как исполнилось восемнадцать, у меня не было ни малейшего желания куда-то уходить. К счастью, у капитана Амата не было ни малейшего намерения меня выставить. То перепутье, о котором он говорил, где мы встретились по окончании войны, для обоих разделило жизнь на до и после.

Иногда мне казалось, что я – часть эксперимента, присоветованного ему психологом с целью выяснить, способен ли он делить пространство с другим живым существом. Как человек, который начал с волнистого попугайчика, потом завел хомячка, потом утку, потом кошку… Если все выживут, тогда главный приз – собака. В данном случае собакой был я. И я не жаловался, потому что большую часть времени мог свободно резвиться на лужайке.