Память – это ты

Он не заставлял меня чистить зубы, съедать все, что было в тарелке, рано ложиться спать… Интересно: оттого что он не донимал меня правилами, я соблюдал их неукоснительно. Я превратился в копию мамы.

За последний год я сильно вытянулся и почти дорос до метра восьмидесяти капитана. Я был тощ, но капитан заверял меня, что все изменится, когда начнется военная служба. И действительно: я носил форму всего несколько месяцев, а уже начал замечать некоторые перемены. Грудь и спина стали шире, руки больше не висели как плети.

Служба давалась мне легко. И не нужно было никуда уезжать, хотя почти всех отправляли далеко. Я был всеобщим баловнем. История о спасении с “Уругвая” распространилась молниеносно, и почти все мной восхищались, хотя побежденные ко мне не подлизывались и не угощали пивом. Может, они даже были бы рады плюнуть мне в кружку. Больнее всего было чувствовать их своими больше, чем тех, к чьему кругу я предположительно относился. Может, потому, что я не принадлежал миру победителей. Моим был мир скромных артистов, бедняков, влюбленных писателей и уличных музыкантов… Мир людей, потерявших не только мечты. В то же время моя жизнь многим представлялась завидной.

Меня распределили в автомастерскую. Каждый день я приходил в казармы на площади Испании и до вечера ремонтировал или готовил офицерские автомобили. Благодаря этому я свел знакомство с генералами, капитанами и лейтенантами и всячески им угождал: то отдам машину пораньше, то помою, хотя не просили, то добавлю от себя что-нибудь необязательное, а те только рады. Я ловко перебирал моторы и легко заводил друзей.

Если выбирать между починкой автомобилей и копанием могил, то я за первое. Хотя какая-то часть моего “я” не знала покоя, напоминая о неких обещаниях, данных в свое время. Давно уже я не брал в руки гитару. Так же давно, как перестал петь на могиле матери, Томеу и Кармен – девушки, что слушала меня из окна. Но больше всего меня беспокоило то обещание, которое я носил на шее, оно ежедневно напоминало, сколь я далек от его исполнения. Порой стоило труда убедить себя, что Хлоя мне не приснилась. Что девушка – хозяйка горной пещеры, полной сокровищ, – и правда существовала. Что она спасла мне жизнь и подарила первый поцелуй. Прошло почти три года, и я давно уже смирился с тем, что она, скорее всего, меня даже не помнит. Но я все еще задавался вопросом, сколько пройдет лет, прежде чем я смогу забыть Хлою.

В этом мне помогали другие девушки. Капитана Амата часто приглашали на разные ужины, танцы и торжества, куда он, конечно же, брал меня. Люди хотели посмотреть на героя “Уругвая”, и завоевать сердца приглашенных девушек не составляло труда.

Я никогда не видел капитана с женщиной. Хотя он был однорук, а лицо пересекал страшный шрам, который, впрочем, удачно скрывала недавно отпущенная бородка, Амата можно было назвать умеренно привлекательным, а послужной список у него был просто отличный. Так что он оставался одинок только потому, что хотел этого.

А вот кого завоевали окончательно, так это Полито. Жил я у капитана, но мы с ним по-прежнему виделись. Хотя все реже и реже, поскольку Полито целыми днями кружил вокруг Лолин. А может, мы оба были виноваты в редкости наших встреч. Иногда людские дороги просто расходятся.

Мы с Полито всегда ссорились, но в последнее время чаще обычного и по одному и тому же поводу. Его раздражало, что я поддался чарам Однорукого Капитана, как он его называл. И хотя поначалу прозвище казалось мне забавным, в конце концов я стал упрекать друга за отсутствие уважения к человеку, который его заслуживал.

Еще Полито не мог вынести того, что я стал фашистом. Проклятым националистом[26]. Он называл меня предателем, оппортунистом, трусом… Я не хотел спорить, но все же рассказал, что отец погиб от рук республиканцев. Может, Полито был прав, и то, что республиканцы убили отца, еще не делало меня франкистом, но я утратил к республиканцам всякие симпатии. Впрочем, к франкистам я симпатий тоже не испытывал, так что снова оказался на опасной позиции в центре. Но, как говорил капитан, нужно было проявить благоразумие, и я сделал выбор.

По правде говоря, я понимал растерянность Полито, отчасти и сам был растерян, но мне казалось странным спорить, притом что раньше мы никогда не обсуждали, кто на чьей стороне. Мы оба ненавидели войну, ни одна из сторон не внушала нам уважения, но стоило мне склониться к одной позиции, как он занял противоположную. Мне хотелось забыться, избавиться от постоянной тревоги. Никакой ответственности за свои действия – вот что я искал и нашел. К тому же появился человек, который заботился обо мне и которого я уже почти полюбил.

У Полито была Лолин, а у меня капитан. Полито проводил дни в барах в компании товарищей, а я – на военной службе, за починкой автомобилей. У нас уже не оставалось ничего общего.