Память осени

Крохотная палата тюремного госпиталя. Лей лежит на кровати, уставившись в потолок. Американский солдат открывает дверь и впускает Хольценбайна со шваброй и ведром воды. Дверь остается открытой, солдат – в коридоре. Хольценбайн начинает уборку. В какой-то момент солдат отворачивается – его кто-то окликает – и Хольценбайн сует Лею в руку крохотный комочек бумаги. И тут же идет к двери. Лей смотрит ему вслед…

16. Нюрнберг. Стадион Партайгеленде

Андрей и Мария бродят по огромному стадиону, где проходили фашистские манифестации и парады. На центральной трибуне несколько американских туристов с хохотом и ужимками, пародирующими фюрера, фотографируют друг друга, вставая по очереди на место Гитлера. Мария оглядывает стадион.

Мария. Какое жуткое место!

Вологдин. Жуткое. Но вы сами просили, чтобы я вас сюда привел.

Мария. Нам так часто показывали его в немецкой кинохронике – все эти съезды, парады, «Триумф воли»… Теперь, когда все закончилось, я должна была увидеть это своими глазами, чтобы перевернуть страницу. Но одна бы я не решилась… (Улыбнувшись). А с вами мне не так страшно.

Вологдин. Мария, а почему вы приехали в Нюрнберг? Зачем вам все это? Все эти развалины, трупы, фашисты, жуткие документы… Жили бы в Париже, он ведь совсем не пострадал?..

Мария. Ну, это возможность заработать.

Вологдин. А для вас это важно?

Мария. А вы думаете, раз княжна, значит, как сыр в масле катается?.. Мой папа до смерти работал таксистом – он умер за рулем. А мама долгие годы была прислугой… Нам часто было просто нечего есть. А здесь предложили действительно неплохие деньги. И потом, я вдруг почувствовала, что мне надо уехать из Парижа… Сейчас будто вся Франция сошла с ума!

Вологдин. Почему?

Мария. Вы знаете, что такое «горизонтальный коллаборационизм»?

Андрей качает головой.

Мария. Там травят женщин, которые спали с немцами. Проституток и просто тех, кто таким образом пытался выжить. Их стригут наголо, раздевают догола и гоняют по улицам, избивая и оплевывая… Мальчишки избивают чьих-то жен и матерей… Страна измывается нам своими беззащитными женщинами… Некоторые не выдерживают, сходят с ума или кончают жизнь самоубийством. Я не могла это видеть. Поэтому когда мне предложили ехать сюда, я сразу согласилась. Не думала, что здесь будет так тяжело…

17. Нюрнберг. Улицы города

Андрей и Мария идут по улице мимо груды развалин. Уже смеркается, улица не освещена и безлюдна.

Вологдин. Кстати, а что там за молодой человек сидит с вами в комнате? Он смотрел на меня, я бы так сказал, с неприязнью. Если не сказать, с презрением.

Мария. Это барон Павел Розен. Он тоже переводчик.

Вологдин. Розен… Он что – немец?

Мария. Да какой немец! Павлик православный уже в третьем поколении, совершенно русский человек. Но…

Вологдин. Что?

Мария. Он ненавидит Советы. Говорит, что там и сейчас ничего не изменилось. Его отца после революции расстреляли пьяные матросы в каком-то вокзальном сортире. Мать и сестры умерли от тифа. Все имущество конфисковали. В общем, обычная для нашего круга история… После победы над Гитлером у нас многие изменили свое мнение о нынешней России, но только не он.

Вологдин. Вы давно с ним знакомы?

Мария. С детства. Мы выросли вместе.

Вологдин. Значит, имеет место быть детско-юношеская влюбленность… Я прав?

Мария. Ну, в какой-то степени… Честно говоря, она существует только с одной стороны.

Вологдин. Надеюсь, с его?

Мария не успевает ответить. Им преграждают путь двое мрачных мужчин в штатском. Мария вцепляется в руку Андрея. Он с трудом разжимает ее судорожно сжатые пальцы, освобождает руку.

Вологдин (тихо). Не бойся!

Андрей перекрывает Марию спиной, делает шаг к мужчинам.

Вологдин. Was ist das?

Мужчины гогочут.