Память пепельного леса (СИ)

Айканаро не понимал, откуда появился его дух, окутанный все той же туманно-печальной дымкой шелкового заката над водой, но в Чертогах многое появлялось незаметно, словно просочившееся между трещин времени.

Государь провел здесь слишком многие годы, и уже начинал казаться ему не еще одной душой, но кем-то из майар, что призваны утешить мертвых: не стражей, но вдумчивых слушателей Ниэнны, что больше кажутся подходящими живым, а не павшим.

Слишком много покоя и света он чувствовал в присутствии Финвэ.

А может быть, года здесь отточили мудрость праотца, и та боль, от которой он пытался выходить Фэанаро, была стократ больше любой другой.

«Пусть мне кажется сейчас, что этого не может быть».

– Здравствуй, ностар, – Айканаро поневоле почувствовал неловкость, что пришлось просить о помощи и беседе – но ему показалось, что Финвэ вновь отреагировал всего лишь печальной улыбкой, будто разлука с жизнью и радость сплелись в нем в одно.

– Не бойся нужды в совете, Айканаро, – неосязаемым движением он поманил его за собой. По старой памяти фэа имитировали разговор за прогулкой. – Ты хотел поговорить со мной. О любви, конечно.

Финвэ не спрашивал. Он утверждал, и от прозрачности своих намерений, даже не сформулированных собственной душе до конца, Айканаро вновь почувствовал прилив горького стыда.

«Неужели я кажусь ему со стороны настолько мальчишкой?»

– Да, – только и смог выговорить он. – Я…

Его утешило беспокойное и нежное внимание, которое он почувствовал со стороны государя, будто порыв теплого морского ветра, который касается лица плотно и мягко – не как женщина, но как отец или брат, осматривая разбитый лоб. И Финвэ не прерывал его.

– Я запутался в неразрешимой задаче, ностар, – облегчение прокатилось по духу волной. Самым страшным оказалось просто начать. – Я все время думаю об исцелении, суть которого – жизнь. Думаю о ранах, которые должно исцелять, и о шрамах, которые не могут быть исцелены. Я спрашиваю себя раз за разом, и тону в ответах. Разве любовь – рана? Разве не должен я ее оставить, если хочу вернуться? Я знаю о законах нашего народа, но… – он досадливо умолк.

– Но законы недостаточно справедливы для твоей совести, Айканаро, – он почувствовал в ответе Финвэ печаль. – Нет того закона, что может успокоить любящее сердце, и кому, как не мне, знать об этом. Я не жалею о сделанном когда-то выборе, но и мне пришлось платить.

– О чем ты? – тревога встрепенулась в нем, словно птица, и из неведения дохнуло холодом невысказанных вопросов.

– Ты не знаешь этого, Айканаро. Я остаюсь в Чертогах до конца, дорогой. Не это мне следует говорить павшим моего народа, но ты – моя кровь.

– Как? Разве ты не заслужил…

Его потрясли печаль и радость, которые читались в душе Финвэ. Вопросы и ошеломление теснились один за другим.

Разве это не было жестоко? Разве это – не кара? Разве…

– Это было правильно. И не страшись. Ценою вечного пребывания здесь я позволил Мириэль вернуться к делу ее рук. Она прядет в доме Вайрэ, вновь живая, пусть я изредка вижу лишь ее полотна. Она не останется среди бестелесных душ, – голос Финвэ лился мягким журчащим потоком, и казалось кощунством прерывать его даже возгласом. – И в этом для меня есть надежда. Нет тех мужчин, что возвращаются к жизни при двух живых женах – но я думаю, что здесь есть тот, кто больше всех нуждается в любви.

Еще одна жестокость, которой сопротивлялось все существо.

Но разве могло быть иначе?

Где-то внутри него, словно росток сквозь землю, упрямо пробивалась нечеткая мысль, призрак решения, которое Айканаро никак не мог поймать.

– Что же мне тогда делать?

Финвэ покачал головой.

– Я не вправе давать тебе совет, Айканаро. И ты не вправе слушать меня, полагаясь на то, будто я знаю все ответы, скрытые в твоей жизни. Я всего лишь твой предок, и не мне тягаться с неумолимым Намо Мандосом. Одна твоя душа знает, как правильно поступить, Айканаро, и если она указывает тебе путь – прислушайся к ней.

Он бы сказал – у него стало горько во рту от этой правды, но у мертвых нет рта и нет горечи на языке от неотвратимости выбора.

Может, глубоко внутри он уже давно знал, как следовало поступить. И может быть, слова праотца лишь подкрепили жуткую мысль.

«Неужели можно просто не возвращаться?»

Но сколько в нем было безнадежного ужаса перед пропастью вечности, которая ждала впереди!

Он не чувствовал себя вправе обременять Финвэ размышлениями еще сильнее, пусть у них в запасе была целая вечность. Дальнейшее выпытывание ответов уже напоминало самому Айканаро назойливое нытье ребенка, который непременно желал получить ответы на слишком сложные вопросы. Готовое решение, которое примет за тебя другой, но не ты сам.

Дальше, за пологом того молчания, которое ожидало его, начинался другой путь, которым идет любое сердце в жизни и посмертии.

– Спасибо, ностар, – будь у него живой голос, он прозвучал бы тихо. Но здесь его душу озарило, будто последним лучом закатного солнца, теплым просверком благодарности – такой же тихой и глубокой, как проникающий в вечернее озеро светлый луч.