Память пепельного леса (СИ)

Солнечный свет рассыпался, и темно-фиолетовой горечью начинало просачиваться истинное значение голосов. Из тускнеющих осколков детских воспоминаний, из их угасающего теплого света, похожего на прощальный воздушный поцелуй, проступал огромных размеров многоколонный зал, значение которого не требовалось объяснять.

Он был мертв, и его обступали три души – сияющие светлые тени, в которых угадывались очертания прежних тел.

Ангарато. Финдарато. Праотец Финвэ.

Все мертвы. Только нет ужасной боли, которую чувствуешь, когда между тобой и теми, кто дорог, ложится непреодолимая граница смерти. Вместо потери окутывает ошеломленная тишина, потому что любая боль разбивается о нежданную встречу и смерть теряет власть мучительного ужаса, которая довлела над ними в землях, где распространялась власть Моринготто.

Ангарато первым издал подобие радостного возгласа, такого чуждого здешним залам, и Айканаро попал в объятия обжигающего тепла чужой души.

В жизни брат обнял бы его так, что хрустнули бы ребра. Только что от земли бы не оторвал.

– Ты слышишь нас? – от ярко сияющей души Финдарато исходили волны тревоги, и даже на призрачном лице, в дымке фэа с очертаниями его фигуры, угадывалось беспокойство. – Ты здесь?

– Я… – Айканаро запнулся на мгновение, не зная, какими словами назвать те расплывчатые чувства, которые казались лишь воспоминанием о слухе и зрении, и осязании, но не их настоящей сутью, связанной с живым телом. – Я слышу.

– Я думаю, ты понял, что даже владыка Намо не так жесток, как многие привыкли думать, – голос государя Финвэ лился тихо и мягко, напоминая ему спокойно влекущую воды летнюю реку.

Бесконечные колонны Мандоса казались удивительно незыблемыми, но вместе с тем напоминали Айканаро водоросли в прозрачной морской лагуне.

– Не стыдись, – дух Ангарато, утративший первую радость встречи, показался ему израненным – Айканаро видел темные шрамы цвета металла, остывающего после плавки, обвивающие фэа его брата. – Умирать больно всем нам.

Он почувствовал себя опустошенным – слишком великим казалось потрясение после трудной дороги, что несла его от захлестывающих волн кошмаров к видениям любви и тоски, от памяти о собственных проступках – к незыблемости и красоте.

Он очень устал.

Что теперь он мог сказать им? Попросить о помощи? Но какого совета просить, если и сам не знаешь, что нужно?

– Простите меня, – Айканаро не мог опустить взгляд, как сделал бы это при жизни, но знал, что они не смогут не заметить обуревающий его стыд. За слабость и невозможность пройти самому ту дорогу, что другие преодолели без помощи.

Здесь спрятать чувства не мог никто, и они вставали перед родными душами во всей обнаженной правде, беззащитные и истинные.

Финдарато показался ему печальным и хрупко-нерушимым, как истончившийся лед или выточенный до тонкости пергамента алмаз, но в прикосновении его духа не было осуждения.

– Не кляни себя, Айканаро. Мы видели, как рыдала твоя душа, и ясность твоего разума – это все, о чем мы могли просить.

Вслед за прикосновением облегчения воспоминания вновь начали занимать свои места. И разговор с двумя из Аратар, и хаос кошмаров, похожих сейчас на историю, рассказанную кем-то другим.

Он чувствовал себя обессилевшим и молчаливым, словно тонущий, едва спасенный из воды: точно так же, дрожа и чуть дыша, лежали и пытались прийти в себя на берегу те, кто уже был готов смириться с гибелью в полынье.

Такой же измученной – и спасенной – была сейчас душа Айканаро.

– Дайте ему время, – дух Финвэ озарил свет теплой улыбки. – Не бойся течения времени, Айканаро. Тебе некуда его торопить. Ты всегда найдешь меня, если тебе потребуется поговорить.

– А я остаюсь с тобой, – Ангарато коснулся его души – все равно что крепко, по-братски, сжал руку. – Мы больше не позволим тебе потеряться.

Они вдвоем побывали в том ужасном горящем лесу, и лишь после освобождения от кошмаров Айканаро узнал, что он стал общей темницей: для него и для брата. Ангарато оставался рядом с ним, но истерзанная ужасами душа не могла принять на себя еще одну вину, и Айканаро радовался брату, насколько это позволяла смерть. Связанные, будто близнецы, они не чувствовали себя противоестественно, когда блуждали по залам, больше похожие на одну душу, чем на две.

Он узнал от Ангарато о переменчивом ходе времени в Чертогах, будто бы разобранном на тонкие нити и пылинки. Время стало здесь похожим на полет во сне, когда можно оттолкнуться от пола и взлететь выше небес – или напротив, перевернуться через голову и вновь оказаться на земле.

Здесь все и всегда казалось настоящим, без прошлого или будущего.

Он узнал, что тюрьмы создавали себе сами фэа, и все, что были изломаны или ранены, не могли ни видеть, ни чувствовать, как и он сам: лишь болеть и гневаться – и каждый потерянный блуждал среди своего ярого пламени и черного тумана.