Память сердца

Ночь я там кое-как перекантовался, а утром – на допрос. Я, помню, обрадовался. Думал, всё выяснится и меня отпустят, ведь я ни в чём не виновен. Водили нас из тюрьмы в местный отдел НКВД, шли прямо по улице, по деревянному тротуару старого грязного Канска.

Следователь – невысокий, плотный чернявый мужчина средних лет – сначала поинтересовался моими биографическими данными, спросил про родных, уточнил их адреса. Спросил, с кем я имею переписку, кто ко мне приезжал и приходил в последнее время, о чём мы говорили. А потом вдруг спрашивает:

– В какой контрреволюционной организации состоите, Таратин, и с какого времени?

Я оторопел от такого вопроса, но держусь спокойно. Отвечаю:

– Никогда ни в какой организации не состоял и не состою. Это ошибка.

А он продолжает, словно и не слышал моих слов:

– Кто вас завербовал и когда? Кто у вас главный организатор в Саянах?

У меня аж в горле пересохло. Но креплюсь. Отвечаю спокойно:

– Меня никто никуда не завербовал, и я никого не знаю. Я работаю в Саянском районе всего второй год. Знакомых, кроме учителей, у меня там нет.

А следователь в это время что-то пишет. Спрашивает, не поднимая головы, как бы уточняя:

– На какое время назначено вооружённое контрреволюционное выступление?

– Какое выступление? Где? Ничего не понимаю!

А он продолжает тем же тоном:

– Где и сколько раз вы лично выступали с агитацией против Советской власти?

– Нигде никогда не выступал!

Вижу, следователь меня толком не слушает и мои ответы не записывает, а всё время заглядывает в лежащую рядом папку и что-то оттуда переписывает. Через некоторое время даёт мне на подпись протокол. Я прошу разрешения его прочитать. Следователь снисходительно улыбается:

– Читайте, раз хотите. Но от этого вам легче не будет.

Я стал читать и – не верю своим глазам! В протоколе было написано, что я обвиняюсь по статье 58, пункты 2б, 4, 8, 10; что я признался в том, что состою членом Красноярской контрреволюционной организации с 1936 года, и всё это время вёл активную подготовку к вооружённому восстанию, что я имел связь с Бухариным и Рыковым, а также с работниками германского и японского посольств в Москве, от которых получал задания по организации вооружённого восстания против Советской власти в Саянах вместе с красноярскими контрреволюционерами и бывшим секретарём Западно-Сибирского крайкома партии товарищем Эйхе. В протоколе не было ни единого слова из моих ответов. Следователь сам сочинил, переписал с какого-то образца ложный протокол допроса.

Я оцепенел, в глазах потемнело. С трудом выдавил из себя:

– Это ложь! Я этого не говорил.

Следователь сразу встал на ноги и говорит строго:

– Ты что, на органы НКВД клевещешь? НКВД никогда не ошибается!

И даёт мне ручку, чтобы я подписал протокол.

Я говорю:

– Ничего подписывать не буду. Я не виноват в том, что вы тут написали.

Тогда он нажал на кнопку у себя на столе, в кабинет тут же вошёл рослый мужчина в форме НКВД. Спрашивает у следователя:

– Подписал?

Тот отвечает:

– Не признаётся и не подписывает.

Тогда мужчина достаёт из кобуры наган, подходит ко мне и с размаху бьёт рукояткой по шее. У меня из глаз искры посыпались, я покачнулся, но со стула не упал.

– Возьми ручку и подпиши! – грозно приказывает этот тип. – Иначе из этих стен живым не выйдешь! Пристрелю, как собаку! Подписывай, ну!

Я испугался тогда, но понимаю, что подписывать нельзя. Нужно сперва разобраться. Подумал, что меня оклеветали. Говорю ему:

– Я ни в чём не виноват. Ни в какой организации не состоял и не состою, никакого преступления не совершил. Вы не смеете так обращаться со мной. Требую вызвать прокурора.

– Прокурор такими делами не занимается. Это доверено только нам. Мы тут всё решаем, понял?

– Тогда разрешите написать в Верховный Совет СССР.

– Тебе и Верховный Совет не поможет. Не задерживай нас, не мучай себя и подписывай протокол. Говорю по-хорошему.

Я молчу.

Он спрашивает:

– Ты женат? Родственники есть?

– Да.

– Очень хорошо. Если не подпишешь, завтра будут арестованы твоя жена и все твои родственники.

Я молчу.

Тогда он нажимает на кнопку. Заходит ещё один сотрудник в форме. Тот, что с наганом, командует:

– Веди его в КПЗ. Пусть там подумает.

Подняли меня со стула, повели.

В КПЗ никого не было. Тихо, спокойно. Я сперва обрадовался. Присел возле стены. Слышу, в соседней камере кто-то стонет. Прошло минут тридцать. Меня снова ведут к следователю. Не успел я сесть, как он спрашивает:

– Подумал?

И подаёт протокол с ручкой. Я не беру, не хочу подписывать себе смертный приговор.

Тогда следователь приказывает мне сесть на угол табурета и вытянуть ноги перед собой, а руки положить на колени. Я сопротивляюсь, тогда он берёт меня за плечи и ставит в угол, как провинившегося ученика. Так я простоял два часа. Он в это время что-то писал в свои бумаги. Два раза выходил из кабинета. А когда возвращался, спрашивал:

– Будешь подписывать?

Я говорил: нет.

После второго раза он вызвал конвойных. Зашли двое. Он им говорит:

– Не подписывает, сопротивляется.