Памяти Пушкина

Интересна попытка Анненкова («Вестник Европы» 1880 г., № 6) определить «Общественные идеалы А.С. Пушкина» (из последних лет его жизни) по его бумагам, в форме набросков, недоговоренных положений и отрывков, относящихся к черновым планам, что дало детство, что дала школьная жизнь, что дало общество, на юге, в селе Михайловском, скитальческая жизнь и женатая жизнь. Стоюнин старается так же, как и Анненков, представить возможно беспристрастнее личность поэта в связи с общими явлениями времени. Биограф видит в начальной поре жизни поэта много счастливых случайностей, которые спасали его в критические минуты. Эта бурная жизнь поэта в Петербурге и на юге отразилась в его поэмах, что могло произойти и без влияния Байрона. Таким образом, Стоюнин видит непосредственную зависимость произведений Пушкина, его типов и пр. от его личной жизни. Стоюнин вообще не столько биограф поэта, сколько его критик, характеризующий поэта по его произведениям. Только конец Пушкина рассказан у Стоюнина со многими подробностями, как нервное напряжение, помрачавшее рассудок поэта, взывавшего к покою и воле. Биография Стоюнина оставляет желать большей цельности, единства взгляда, несмотря на видимое стремление автора придать эти качества своей работе вложенными началами взаимодействия природы поэта и благоприятных или неблагоприятных обстоятельств времени. Все-таки остается какая-то черта между идеалами поэта и обрывками его внешней жизни (часто мелочными, противоречивыми). Работа Стоюнина основана на внимательном изучении материалов и читается легко.

Более серьезно, как исследование, написана неоконченная работа профессора Незеленова «Александр Сергеевич Пушкин в его поэзии. Первый и второй периоды жизни и деятельности (1799–1826). СПб., 1892 г.». Автор нового исследования так определяет свое отношение к предшественникам: отсутствует определенный взгляд на поэзию и личность Пушкина, существуют непримиримые противоречия в больших трудах о Пушкине, а частные верные замечания в восторженных речах 1880 года остаются как бы минутными вдохновенными прозрениями, после которых успели уже возникнуть раздраженные, недовольные голоса, порицающие то самый праздник поэта, то те или другие мысли, высказанные о нем; наконец, нет у нас и биографии Пушкина, достойной его великого имени. Задачей своего сводного труда автор поставил проследить внутреннюю жизнь великого поэта и развитие его характера по его произведениям, освещая их событиями его внешнего бытия. Автор является в своей критике последователем А. Григорьева. Поэтому в третьем периоде, до которого не успел дойти профессор Незеленов, в высшей эпохе развития Пушкина он «видит соединение в душе и деятельности поэта тревожных, энергических и страстных западноевропейских начал с простыми, смиренными и добрыми началами русской народной жизни». Вообще Незеленов более ссылается на авторитеты, чем высказывает свои мнения, или подвергает подробному разбору сочинения исследуемых авторов, например предшественников Пушкина. Зато в его сочинении наблюдается полнота биографических подробностей, какие только мог собрать автор в свое время. Многое, конечно, теперь оставляет желать в проверке или дополнениях; так как являлось в виде отрывочных отзывов и заметок, каковые автор вносил в свой труд для полноты. Я уже имел случай в другом месте заметить о некоторых неосновательных заключениях Незеленова (в статье «Руслан и Людмила» «Университ. известия» 1895 г., Киев, № 6). После труда Незеленова попытки написать стройную и полную биографию А.С. Пушкина прекратились, и новые биографы поэта вдались в интересные детальные разборы. Точно так же и исследование произведений Пушкина, особенно народно-бытового содержания, подвинулось настолько вперед, что книга Незеленова. важная для изучения Пушкина вообще, требует критики. Укажу, например, на его неосновательные заключения о стихотворениях «Старица-пророчица» (32), «Жених» (191) и др.

Еще в 1881 году отзывались впечатления Московского празднества 1880 года. Актовая речь профессора В.В. Никольского об «Идеалах Пушкина» (изд. 3, СПб., 1899. С приложением статей того же автора «Жобар и Пушкин» и «Дантес – Геккерен») обратила внимание теплотой отношения в поэту. Наблюдая переделки произведений Пушкина, автор говорит: «Причина этих переделов заключается вовсе не в художественных требованиях, а в глубоком нравственном чувстве, если бы мы захотели определить самую сокровенную сущность души поэта, мы назвали бы ее целомудрием. Отсюда замешательство, робость, застенчивость, неловкость там, где Пушкин должен был выразить свое истинное чувство» (25). Далее автор отмечает добровольное юродство Пушкина (26). Этот общий взгляд смягчает резкость суждений о распущенности семьи и школы, после которой Пушкин впал в либерализм и неверие. Но поэзия его с постепенным развитием представляет все более высокие нравственные идеалы: долга, труда, взглядов на правительство, религию.