Памяти Пушкина

Начнем с речи Достоевского, которая примкнула к словам Аксакова и Чаева. Славянофилы первые сблизили Пушкина с Мицкевичем («Русская мысль» 1880 г., кн. VI: речь Чаева, вся сотканная из уподоблений богатырского и сказочного эпоса), первые возвестили о радостной весне русской поэзии, которой не повториться после Пушкина, о радостном благовесте нашего мужающего самосознания (Аксаков), об объединении всех верящих в русское слово, в его народную силу. И славянофилы, и профессор О. Миллер («P. м.», 1880 г., кн. VI, 28–31) не поскупились заклеймить почти весь предшествующий период русской словесности и подражательные произведения Пушкина именами – рабства, ночи отрицания, чужеземным хламом, игом (даже «властителя дум» Байрона), после которых явились: перерождение нашего поэта, примирение прошедшего с настоящим, чистая радость народной жизни, простая, скромная, общительная, сочувствующая к жизни иностранной. Достоевский сказал большую речь 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности. К этой речи он присоединил «Объяснительное слово». В Онегине, Алеко и других героях Пушкина Достоевский усмотрел беспокойный тип скитальца, разошедшегося с народом, ударяющегося в крайности всяких западнических и других теорий. Не таковы простые типы (Татьяны, бытовые типы, инока, мелькавшие в стихотворениях, в рассказах, записках) положительной красоты человека русского и души его, взятые из народного духа. «Смирись, гордый человек, – говорил Достоевский, – и прежде всего сломи гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве», – вот это решение по народной правде и народному разуму. «Не вне тебя правда, а в тебе самом, найди себя в себе, – овладей собой и узришь правду. Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою. Победишь себя, усмиришь себя – и станешь свободен, как никогда и не воображай себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь спасение, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь, наконец, народ – свой и святую правду». В сущности, повторился взгляд Писарева на Онегина, но уничтоженный идеалом самого Пушкина, вложенным в Татьяну – как апофеоз русской женщины. Достоевский присоединился и ко взгляду А. Григорьева на все остальные типы Пушкина. Итак, речи восторженных поклонников Пушкина подняли его значение для нашего времени, значение – постоянное, непреходящее, мировое, поскольку русская народность входит в интересы Европы, образования и высших идеалов. Отсюда в поэзии Пушкина Достоевский указал братское единение сердца русского со всемирным, всечеловеческим: «Способность всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения в гении чужих наций». Эта способность принадлежит из всех всемирных художников только Пушкину одному, и Тургенев в своей речи подкрепил значение Пушкина в европейской литературе, сославшись на французских писателей, на иностранные сюжеты у Пушкина, на великое национальное значение поэта, создавшего и язык для литературы, и содержание и формы для нее. И Тургенев, и Гончаров (в письме, напечатанном в «Венке», стр. 79–81) одинаково назвали Пушкина именем «учителя». «С Онегина, – писал Гончаров, – хлынули потоки правды и поэзии и вообще жизни. Какая школа изящества, вкуса, для впечатлительной натуры!»

Обращаемся к речам московских профессоров Тихонравова, Ключевского и Стороженко. Тихонравов старался указать в своей речи поэтическую самостоятельность, гениальность Пушкина, его раннее сознание ложности направления старой и современной ему русской литературы, его широкие взгляды на творчество, критику и науку. Путем внимательного изучения Тихонравов старался доказать все высокое значение Пушкина в истории русской литературы как преобразователя литературного языка, как начинателя романа и повести (причем Гоголь явился только продолжателем дела Пушкина как деятеля в области критики, наконец, как бессмертного поэта (Сочинения, III т., 1 ч., 1893 г.). Ключевский также подтвердил в своей речи («Русская мысль» 1880 г., VI кн., 20–27 стр.) глубокое историческое значение произведений Пушкина, относящихся к XVIII веку, жизненное значение типов, выведенных Пушкиным, их связь со всей русской историей, самый процесс т. н. формации этих типов, их отношения к русской истории, жизни. Однако профессор Ключевский и не преувеличивает значения Пушкина, указывая на недостатки, на отсталость некоторых воззрений поэта с точки зрения нашего времени. Несмотря на невысказанность пушкинских произведений по условиям времени и другим причинам, по мнению профессора Ключевского, «без Пушкина нельзя представить себе эпохи 20-х и 30-х годов, как нельзя без его произведений написать истории первой половины нашего века. При каком угодно взгляде на Пушкина значение его поэзии за ним останется страница в нашей истории». Мы еще возвратимся к генеалогии пушкинских типов – по прекрасным характеристикам Ключевского.