Памяти Пушкина

Не богаты были и 70-е годы статьями о Пушкине: несколько статей того же Страхова, почтенный труд Анненкова – биографа поэта («Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху», 1799–1826 гг., 1874 г.; первоначально появившийся в виде статей в «Вестнике Европы» 1873–1874 годов) и замечания А.Н. Пыпина в его «Историческпх очерках» под названием «Общественное движение в России при Александре I» и «Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов» – вот почти все, что явилось о Пушкине за время, не ознаменованное даже каким-либо изданием полного собрания сочинений поэта. После неудовлетворительных изданий Геннади 1859 и 1869 годов только в 1880 году явилось 4-е издание сочинений Пушкина книгопр. Исакова под редакцией Ефремова (здесь впервые напечатаны письма Пушкина). Между тем в течение 70-х годов подготовлялось грандиозное дело приготовлений к постановке памятника Пушкину в Москве, что и осуществилось в 1880 году. «Ввиду близкого открытия памятника, – писал Анненков в предисловии к своему труду 1873–1874 годов, – которым Россия намеревается почтить заслуги Пушкина делу воспитания благородной мысли и изящного чувства в Отечестве, на совести каждого, имеющего возможность пояснить некоторые черты его нравственной физиономии и тем способствовать установлению твердых очертаний для будущего его облика – лежит обязанность сказать свое посильное слово» («Пушкин в Александровскую эпоху» 1874 г.). Можно пожалеть, что Анненков не продолжил этого стройного изложения биографии поэта, написанной в целях беспристрастной оценки личности и деятельности Пушкина. В книге Анненкова особенно интересны главы (III и IV), посвященный политическому, умственному и нравственному состоянию общества, окружавшего Пушкина в Александровскую эпоху. Здесь впервые получают объяснение эпиграммы, сатиры и непечатные произведения Пушкина первой поры его жизни в Петербурге до ссылки на юг. «Соблазнительными, но остроумными произведениями отчасти эротической, а отчасти революционной своей музы он устраивал себе какое-то особенное положение, создавал из себя какое-то подобие силы, правда ничтожной до крайности, ребячески беспомощной и легко устранимой при первом движении противников, но все же такой, мимо которой нельзя было долго проходить без внимания» (84). Анненков вообще обратил особенное внимание на историю развития Пушкина, с которой связана и психическая сторона общества. Это был как бы ответ на резкий приговор Писарева и др. (т. е. отчасти Добролюбова) о пустоте в направлении и содержании Пушкина. Не успев развить своего беспристрастного исследования (в 1880 году, как увидим ниже, Анненков прибавил исследование об общественных идеалах Пушкина), Анненков так определяет в общих чертах развитие поэта, смену его направлений: «Развиваясь необычайно быстро, он (Пушкин) переходил постепенно от бессознательной роли великосветского радикала, которую играл в Петербурге, к отчаянному протесту личности, ничего не признающей, – кроме самой себя, к неистовому байронизму, которым заражен был в Кишиневе, и от него, через умеряющее действие романтизма и через изучение Шекспира к объективности, историческому и критическому созерцанию, и наконец, и к задачам, которые представляют для творчества и для анализирующей мысли русской старый и новый быт. Когда Пушкин снова очутился в столичном нашем обществе, он принес с собой только зачатки последнего из этих направлений, но потребовалось еще четыре беспокойных года (с 1826 по 1830-й) для того, чтобы превратить эти зачатки в обдуманную теорию, которая открыла бы разум и цели современного русского существования… С обретением упроченного положения в свете (1830–1831 гг.) весь тяжелый искус этот, казалось, должен был кончиться и уступить место мирному труду, ровной деятельности и светлой жизни. В голове его действительно стали накопляться все те замыслы поистине громадных созданий, о которых мы можем судить теперь только по отрывкам, сравнительно бедным, оставшимся в бумагах, после его смерти… Но в душе Пушкина жила потребность, мешавшая ему замкнуться исключительно в кругу своих художнических идей. Он сгорал жаждой многосторонней общественной жизни, которая гнала его в большой свет, где он думал найти ее, но еще сильнее томился он мучительною страстью осмыслить современный ему быт, открыть законные причины его явлений, уверовать в его необходимость и разумность и, наконец, угадать смысл самой русской истории как лучшего оправдания народа и страны» (328–331). Вот лучшее оправдание нравственной личности поэта, его умственных интересов, его отношения к лучшим стремлениям своего времени, наконец, его страданий, разлада и самой трагической смерти. Анненков указывает как бы влияние на этот роковой исход того самого общества, «об оправдании и интересах которого (он) так много хлопотал» (332). Труд Анненкова можно считать первой исторической работой в области изучения Пушкина и его времени. Он хотел указать отношение между жизнью поэта, его современников и его творчеством, в котором усматривал не только историческое значение, но и безусловно высокое – эстетическое и даже философское.