Памяти Пушкина

В то время как г. Бартенев разрабатывал биографию Пушкина («Русская речь 1861 г., «Русск. Арх.» 1866 г.), преимущественно из времени пребывания поэта в Южной России, а Гаевский из эпохи лицейской жизни («Современник» 1863 г.), выступили два новых критика, рассматривавшие с противоположных сторон значение деятельности Пушкина. Это были Григорьев и Писарев. Взгляд А. Григорьева на Пушкина выразился в различных его заметках. Не имея возможности собрать журнальные статьи критика, мы воспользуемся только что появившейся работой г. Шах-Паронианца: «Критик-самобытник Апполон Александрович Григорьев» (в XXXV лет со дня его смерти, СПб., 1899). Пользуясь, однако, и собственными справками, считаем важным следующее замечание Григорьева в его статье «Народность и литература» («Время» 1861 г., т. I, № 1, стр. 102): «Вслед за ними (писателями XVIII – начала XIX в.) явился поэт, явилась великая творческая сила, равная по задаткам всему, что в мире являлось не только великого, но даже величайшего: Гомеру, Данте, Шекспиру – явился Пушкин. Я не могу и не хочу здесь коснуться значения Пушкина как нашего величайшего народного поэта, величайшего представителя нашей народной физиономии. Я беру здесь моральный процесс, совершившийся в его натуре и для нас высокопоучительный. Пушкин начал не скажу с подражания, но с поклонения Байрону, с протеста против действительности, и Пушкин же кончил «Повестями Белкина», «Капитанской дочкой» и проч., стало быть, смирением перед действительностью, его окружавшей. Еще прежде грозил он нам, великий протестант, давший нам уголовных преступников (по толкованию «Маяка» и «Домашней беседы») в виде «Пленника», «Алеко», «Мазепы» – примирением с действительностью, какова она есть… Мы долго ему не верили в его разубежденьях… Наконец, он выступил перед нами совершенно новый, но одинаково великий, как и прежде, в своих новых созданьях, в «Капитанской дочке», «Летописи села Горюхина»… Мы изумились. Перед нами предстал совершенно новый человек. Великий протестант умалился до лица Ивана Петровича Белкина… Пушкин был весь – стихия нашей духовной жизни, отражение нашего нравственного процесса, выразитель его, столько же таинственный, как сама наша жизнь». Если мы прибавим к этой выдержке из критики А. Григорьева выводы Страхова, цитуемые г. Шах-Паронианцем (86–87), то взгляд Григорьева на Пушкина и его произведения определяется различием двух типов хищных и смирных (как Белкин, Татьяна, опирающаяся на нравственные понятия предков). Смирный тип олицетворяет национально-христианскую кротость, соединяющую критику с страданием, правдивостью, искренностью, здравомыслием. Таким образом Григорьев определил ту сторону в развитии Пушкина, которую оставил без внимания Белинский, именно – последний период его поэтической деятельности в области повести, которую А. Григорьев признал зерном натуральной школы.