Памяти Пушкина

491 Пушкин называет раз де Сталь «сочинительницею Коринны» (IV, 112); см. еще V, 24: «Какое сношение имеют две страницы «Записок» с Дельфиною, Коринною, Взглядом на французскую революцию и проч.». Г. Сиповский (Р. стар., 1899, № 5, стр. 324 и сл., отд. отт., 16) находит, что «поразительно близка к Татьяне Дельфина г-жи Сталь – и по характеру и по судьбе… Этот образ положительно необходим для критики Пушкинской Татьяны, так как он уясняет многие стороны ее души, остающиеся без этого сближения в тени… Как и «Дельфина», роман Пушкина – чисто «психологический», в котором сквозит очень ясная тенденция автора провести ту же идею, что вложена в роман г-жи Сталь. В лице нашей Татьяны тоже изображена борьба личности со средой, борьба, известная нам из жизни Дельфины». Мнение г. Сиповского страждет преувеличением. Общая идея пушкинского романа, не исключая борьбы самого поэта с «общественным мнением», гораздо шире определения г. Сиповского: это – «шуточное описание нравов» (III, 420) со включением, конечно, психологического анализа характеров героя и героини, принадлежавшего к технике повествовательных произведений, как ее понимал Пушкин. Татьяна не может назваться представительницею сознательной «борьбы личности со средой» – борьбы, какую вел сам поэт и которую в эпической форме выразил впервые в «Кавказском пленнике», а не в «Онегине». Сходство между Татьяной и Дельфиной не простирается на все подробности, которые указывает г. Сиповский. Так, неясно, почему бы и у Татьяны признать mauvaise tête. Но, конечно, может быть, не без знакомства с типами романтических героинь в романах и в жизни Запада конца прошлого и настоящего века (Valérie г-жи Криднер и Corinne M-me de-Staël) Пушкин вознес высоко образ женщины с идеальными стремлениями, причем, однако, его Татьяна реальнее и в то же время выше романтических героинь Запада (см. о последних статью R. Deberdt: «Femmes sensibles et exu-bérances romantiques» в Revue des Revues, 15 Septembre 1899): в ней нет излишка восторженности, и не признает она и теории свободной любви. Что до развязки «Онегина», то она не есть сколок с заключения романа де Сталь, и см. об этой развязке объяснение Пушкина в Зап. Смирновой, I, 311: «Я как-то не вижу развязки, конца, который был бы логичным, возможным и естественным». Пушкин указывал затем на то, что «впрочем, Горе от ума не имеет развязки, Мизантроп также, Байроновский Дон Жуан тоже ее лишен»…

492 Соч. Пушкина, I, 70: в библютеке его за целым рядом поэтов,

…хмурясь важно,

Их грозный аристарх

Является отважно

В шестнадцати томах:

Хоть страшно стихоткачу

Лагарпа видеть вкус,

Но часто, признаюсь,

Над ним я время трачу.

О переводе Пушкиным статьи «Об эпиграмме» из «Cours de Littérature» Лагарпа см. Майкова. Пушкин, стр. 47, 87. Пушкин выказывает знакомство и с другими произведениями Лагарпа (VII, 157).

493 V, 252: «Французская обмельчавшая словесность envahit tout. Знаменитые писатели не имеют ни одного последователя в России, но бездарные писаки, грибы, выросшие у корней дубов: Дорат, Флориан, Мармонтель, Гимар, М-ме Жанлис овладевают русской словесностью…» Пушкин принял, однако, под свою защиту новейшую французскую литературу против нападок Лобанова в 1836 г. (V, 300 и след.). Об отношении Пушкина к младшим французским современникам его будет сказано далее.

494 С сочинениями де Сталь Пушкин был несомненно знаком уже с 1822 г. (V, 14). В письме 1822 г. (VII, 34) читаем: «Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии, робкой и жеманной». V, 303,1836 г.: «Ныне влияние французской словесности было слабо» и т. д. Ср. сходные суждения кн. Вяземского.

495 См., напр., III, 200 (примеч. к Е. О., I, XIII); V, 227.

496 V, 23–25: «О Г-же Сталь и Г-нe Муханове».

497 VII, 164.

498 Пушкин признавал Шатобриана первым французским писателем своего времени и не совсем благоволил, как то вскоре увидим, к романтикам, выступившим в 20-х годах, считая и Гюго непервостепенным талантом. «Пушкин находит, что проза Шатобриана стоит всех стихов молодых поэтов с 1815 г. У него есть проблески гения, которых Пушкин не находит у поэтов» (Зап. Смирн., I, 140). По словам Пушкина, относящимся в 1886 г. (V, 301), французский народ «и ныне гордится Шатобрианом и Балланшем». В следующем году Пушкин опять назвал Шатобриана «первым французским писателем», «первым мастером своего дела» (V, 361), «первым из современных французских писателей, учителем всего пишущего поколения» (V, 366). Последнее выражение весьма достопримечательно. Оно верно в отношении французских романтиков, лиризм которых ведет начало с Шатобриана, и в то же время, быть может, не лишено значения для уразумения западноевропейских отношений к поэзии Пушкина.

499 Покровитель и друг Пушкина А.И. Тургенев был, по словам Пушкина, «апостолом Бонштетена и Шатобриана в России». Зап. Смирн., I, 139.

500 IV, 115.