Памятники русской архитектуры и монументального зодчества

Приведенные примеры говорят о том, что орнаментика «корсунских» дверей не была исключительным явлением в новгородском искусстве. Вместе с тем сама манера резьбы «смаху», от руки, без соблюдения каких-либо «законов», ибо все линии «неправильны», асимметричны (вкривь и вкось) и необычайно выразительны в своей живой непосредственности, свидетельствует о том, что резчик, разукрасивший врата, был истинным новгородцем, работавшим с традиционной смелостью, силой и свободой. Правда, он не был монументалистом: его стихия — вещи небольшого размера, легко поддающиеся резцу. Виртуозно владея линией гравировки, изощренно украшая ею небольшую поверхность, он привнес те же приемы и на большое, значительное и монументальное произведение, не рассчитав, что уже с небольшого расстояния весь эффект виртуозной орнаментальной разделки врат остается незамеченным. Отсутствие навыков работы над монументальными изделиями привело к огрублению рисунка, он просто механически увеличил размеры узоров, ибо вся резьба выдержана в одной плоскости, резец почти с одинаковой силой и нажимом обегает все контуры изображений, толщина линий почти одинакова, лишь медальоны — основной декоративный элемент дверей — очерчены чуть более мощно. И если бы не канфаренная обработка фона, орнаментика врат была бы почти неразличима. Мастер стремился к максимальному заполнению пространства узорочьем, его не смущает «переход» линий из одной зоны в другую, нелогичность появления тех или иных узоров. Так, казалось бы, при симметричном построении орнаментальных схем (с одной стороны, многолучевая розетта, а с другой — в пару к ней четырехлепестковая и, наоборот, четырехлепестковой розетте соответствует свободное пространство, крупному цветку — мелкий, и т. д.) симметрия не выдерживается. Рисунок свободно, хотя и не всегда верно переходит с одной части обрамления на другую. Любовь мастера к ювелирным, сугубо орнаментальным вещам и определила круг его интересов, его ориентацию на изделия турецко-балканского типа, использованных им в качестве «образцовых».

Разгравировка корсунских дверей придала им иное художественное звучание. Основой их выразительности стал контраст, определяемый строгостью и четкостью форм общего построения врат и живым и непосредственным резным декором. Они сохраняют явный отпечаток двух стилистических направлений: черты большого монументального стиля, восходящего к традициям декоративно-монументального искусства комниновской эпохи, и черты изощренного плоскостного орнаментального резного узорочья, интерпретирующего различные элементы восточно-балканской, турецко-сербской орнаментики. Резной «убор», оттеняющий и выявляющий заглубленные филенки с крупными накладными процветшими крестами, породил эффект контраста. Врата как бы рассчитаны на двойное восприятие: с близкого расстояния, когда отчетливо видны различные узоры на пунсонном, канфаренном фоне, и с некоторого отдаления, когда весь резной декор сливается воедино, создавая ощущение мягко поблескивающей, мерцающей поверхности. Лишь рельефные шляпки гвоздей да упругие арки на витых колонках, чуть смягчающие резкость перехода от заглубленных прямоугольных филенок к обрамляющим их бронзовым полосам, связывают в единую систему процветшие кресты с вертикальными и горизонтальными обкладками.

Не исключено также, что обкладки созданы в более позднее время — в XVI или начале XVII в., поскольку анализ пластин с крестами и обкладок показал, что они сделаны из меди разного качественного состава[89].

Созданные в новгородской софийской мастерской в середине XII в. и разгравированные во второй половине XVI или начале XVII в., врата эти получили признание современников, за ними закрепилось название «корсунские», дававшееся обычно произведениям, приобретшим определенную известность. Вероятно, они служили образцом для многих поколений художников, на них ориентировались, их копировали. К числу таких повторов относятся так называемые тверские врата середины XIV в., находящиеся ныне в западном портале Троицкого собора в Александрове, куда они были вывезены либо Василием III[90], либо Иваном Грозным[91] после походов на Тверь. Несмотря на переделки, в основе своей (см. графическую реконструкцию Т. В. Николаевой[92]) они повторяют «корсунские» врата. Они были четырехчастными, каждая створа дверей состояла из четырех филенок, обрамленных такими же валами-полосами медных листов, оставленных гладкими. Все полосы обрамлений прибиты к дубовой основе теми же коваными гвоздями с восьмилепестковыми шляпками. Расположение их целиком повторяет расположение гвоздей на «корсунских» вратах. Но главное — это полное совпадение размеров филенок обоих памятников, то же сочленение обрамляющих бронзовых пластин, идентичность львиных масок с кольцами-ручками, форм и размеров шляпок гвоздей.