Памятники русской архитектуры и монументального зодчества

Наконец, в качестве еще одной аналогии упомянем турецкий шлем XVI в.[80] Орнаментика шлема, почти сплошь покрытого стилизованными тюльпанами на стеблях, с грубо трактованными «зубчатыми» листьями и частично изображенными клеймами-медальонами, очерченными толстыми «ремнями», помимо сходства отдельных мотивов обнаруживает и некоторую стилистическую близость к узорочью врат.

Таким образом, все приведенные аналогии, в большинстве своем второй половины XVI—начала XVII в., говорят о том, что резное узорочье на «корсунских» вратах могло появиться не ранее второй половины XVI в. либо даже в начале XVII в., когда они были перемонтированы и перенесены в проем Мартирьевской паперти. Быть может, перенос и перемонтировка их были вызваны разгромом Софийского собора опричными войсками Ивана Грозного в 1570 г., когда были вывезены в Александровскую слободу Васильевские врата, сорванные с петель центрального новгородского храма. 

Как уже отмечалось, резное убранство «корсунских» врат восходит к разным источникам, преимущественно тканям и серебряным изделиям XVI в., которым присущи «черты иранского, византийского, итальянского и турецкого искусства»[81], что, конечно, лишает их «ярко выраженной чистоты стиля»[82].

Восточные изделия стали особенно часто попадать на Русь в XVI в. Значительно увеличивающиеся и расширявшиеся связи Русского государства со странами Востока и Балканского полуострова (Ираном, Турцией), а также Сербией и Болгарией[83] способствовали более широкому проникновению на Русь самых различных изделий прикладного искусства. Ткани, оружие, чаши, ковши, чарки и прочие изделия из золота, серебра, бронзы все больше входили в число предметов, ввозимых из этих стран. Помимо торговых путей, вещи этого типа попадали на Русь и в качестве даров различных посольств ко двору Московского государства. Именно эти изделия предлагал для торговли турецкий султан Мурад III в грамоте 1589 г. к царю Федору Ивановичу: «Послал есмя... моего гостя Магмуда Дахалиля (Махмуда Халиля) в вашем государстве нашему величеству потребных товаров, шуб собольих и иных товаров купити... А для того посла есма из своей казны... золотые товары»[84].

Попадая на Русь, эти предметы содействовали пробуждению интересов русских художников к восточной орнаментике. Со второй половины XVI в. стали появляться русские изделия, украшенные различными узорами, восходящими к декору иранских и турецких произведений прикладного искусства[85]. Не был в этом смысле исключением и Новгород, куда также широко проникали восточные вещи, привозившиеся турецкими и армянскими купцами на протяжении XVI и XVII вв.[86] Мотивы восточной орнаментики, конечно в сильно переработанном и отчасти упрощенном варианте, отчетливо сказываются в резьбе царских врат XVI в. из новгородской церкви Иоанна Милостивого на Мячине и в украшении арки на Симоновском евангелии 1499 г., в работе над которым принимали участие новгородские ювелиры[87]. Наконец, тот же орнамент в виде закрученной спирали с отходящими от нее цветами и усиками украшает серебряные оклады XVI в. многих новгородских икон — «Бориса и Глеба» (Новгородский музей)[88], ряд праздничных из центрального иконостаса Рождественского придела Софийского собора. Помимо спиралей, на них встречается и чешуйчатый орнамент двух видов — мелкие ромбовидные и более крупные, округлые чешуйки с точками внутри, образующими своего рода восьмилепестковые розетки. Чешуйки этого типа отчасти близки чешуйчатой орнаментике «корсунских» врат.

Отметим также, что канфаренный фон появляется на новгородских ювелирных изделиях в том же XVI в.