Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

Именно поэтому и позволено людям православным читать и сочинения о светских науках, и книги язычников, что с их помощью мы можем легко усвоить и виды слов, и виды красноречия, и способы изъяснения, и предварительные знания о природе вещей, и методы доказательств, — касается ли это понимания смысла и красот Священного писания или защиты и утверждения его истинности. Ведь чем более трудными вопросами, как говорят об этом, кажется наполненной наша христианская вера и чем дальше она от человеческого разума, тем более надежными подпорами разума следует ее укреплять, — в особенности же против того, кто объявляет себя философом. Чем изощреннее их исследование, тем труднее представляется оно для опровержения и тем легче может оно смутить ясность нашей веры.

Поскольку ученики полагали, что для меня доступно разрешение этих спорных вопросов, ибо они знали и, по их словам, убедились на опыте, что я чуть ли не с самой колыбели был причастен к изучению философии, и прежде всего диалектики, бесспорной наставницы во всех рассуждениях, постольку они единодушно требуют, чтобы я не разменивал на многое вверенный мне Господом талант. Ибо неизвестно, когда оный строгий и страшный судия взыщет его у нас с лихвою.

И еще говорят они, что при нашем возрасте и призвании подобает переменить род занятий, как переменили мы нрав и обычай, и предпочесть написанию книг светских написание книг божественных, коль скоро я решил в остаток века моего всецело посвятить себя Богу. И если я раньше занимался наукой для приобретения денег, то теперь я обращу это в средство для приобретения душ.

О ЧУДЕСАХ (Из 33-й проповеди «Об Иоанне Крестителе»)

Что скажут на это те, которые в наше время, на глазах у нас, дерзают выходить из келий к толпе, чтобы кичиться мнимой славой религиозного рвения и лживо тщеславиться чудом чудотворства своего?

Я не говорю о смешивании и благословении напитков, которые они вливали в сосуды для расслабленных, будто бы для исцеления, не говорю о прикосновениях к членам и начертываемых на них знаках, будто бы для облегчения страданий немощных, о наговорах над хлебами, предназначенными для обессилевших.

Я перехожу к большему — к величайшим чудесам воскрешения мертвых, предпринятых столь нелепо. Ибо ведь и на это решились недавно Норберт и его соапостол Фарзит[241] — на удивление и на посмеяние нам. Простершись перед народом, они долго молились, однако в осуществлении дела своего обманулись. В смущении отказались они от своих намерений и тогда начали бесстыдно обвинять народ, что, мол, их молению и нерушимой вере мешает безверие окружающих.

О, хитрость неосмотрительных! О, легкомысленное оправдание неоправдываемого!

Кого-нибудь когда-нибудь они и могут так одурачить, но ведь согласно Истине, «нет ничего тайного, что бы не стало явным» (От Луки, 8,17) и, по слову Иеронима, ложный слух быстро глохнет. Не остались в тайне и обманные действия этих людей. Когда они начинают лечить от легкой лихорадки, они многим что-то подмешивают в пищу или в питье, или же дают благословение и читают молитвы. Это замышляют они с таким расчетом, что, если последует какое-либо улучшение, это вменится в заслугу их святости, если же действие будет незначительно, то это будет приписано неверию и отчаянию больных.

ИСТОРИЯ БЕДСТВИЙ АБЕЛЯРОВЫХ, ОПИСАННАЯ ИМ В ПИСЬМЕ К ДРУГУ

[Лекция Абеляра в школе Ансельма Ланского]

3. ...Однажды случилось так, что после сличения каких-то сентенций[242], мы, ученики, стали перебрасываться шутками. Один из учеников коварно спросил меня, что я думаю насчет чтения Священного писания, так как до того времени я изучал только сочинения о предметах естественных. Я отвечал, что нахожу изучение Священного писания весьма полезным, ибо оно учит нас спасению души; но что при этом я крайне удивляюсь людям образованным, которым, чтобы усвоить изложение священных истин, недостаточно самих текстов или толкований к ним, а нужны еще и посторонние объяснения.

Большинство присутствующих засмеялись и стали у меня выспрашивать, хватило ли бы у меня на подобное занятие силы и дерзости. Я отвечал, что готов попробовать, если они того пожелают. Тогда все закричали, смеясь еще больше: «Разумеется, хотим! Возьмите толкование на какой-нибудь необычный текст, и посмотрим, как-то вы исполните свое обещание!» Всеми были избраны очень темные пророчества Иезекииля. Я выбрал место для толкования[243] и тотчас же пригласил их назавтра на свою лекцию. Они же стали давать мне непрошенные советы и говорили, что с таким важным делом спешить не следует и что мне, человеку неопытному, необходимо долго и основательно обдумать свое объяснение.