9. Императоры и архиепископ направились тогда вместе с Евфимианом к месту, где он лежал, стали перед постелью и сказали: «Хотя мы и грешные, но держим кормило правления. Архиепископ же — общий отец. Дай нам хартию, чтобы мы узнали, что в ней написано». После этого архиепископ подошел, взял из его руки хартию и дал ее прочесть архивариусу святой римской церкви, имя которого было Этий. И вот при полной тишине она была прочитана пред всеми. Едва услыхав слова хартии, отец его Евфимиан пал без чувств на землю, затем, встав, разодрал одежды и стал рвать седины свои, дергать бороду, царапать себя и, повергаясь на тело, вопить: «Увы мне, Господи Боже мой! Зачем сотворил мне так, зачем так преогорчил душу мою, зачем столько лет доставлял мне воздыхания и стоны? Я ждал когда-нибудь услыхать твой голос и получить от тебя весточку, где бы ты ни был, и вот вижу тебя, хранителя старости моей, лежащего на одре и безмолвствующего. Увы мне! Какое утешение положу в сердце моем?»
10. Тут и мать его, услыхав, вышла, как львица, разодравшая сеть: в растерзанной одежде, с распущенными волосами, с глазами, обращенными к небу. Столпившийся народ мешал ей приблизиться к святому телу, и она кричала: «Пустите меня к человеку Божию, дайте взглянуть на утешение души моей, дайте взглянуть на сына, который сосал сосцы мои!» Подойдя же к телу, она пала на него и завопила: «Увы мне, сыне мой! Свет очей моих, зачем ты поступил так с нами? Ты видел, как горько плакали отец твой и я, и не явил себя нам! Рабы твои ругали тебя, и ты терпел». И снова и снова простиралась она над телом, обнимая его, гладя руками его ангельский лик, и, целуя, восклицала: «Плачьте со мною все, здесь стоящие; семнадцать лет имела я его в доме моем и не познала, что это сын мой единственный, слуги глумились над ним, задевали его и плевали ему в лицо. Увы мне! Кто даст очам моим источник слез? Да плачу день и ночь печаль души моей!»[129]
Прибежала также и невеста его в худой одежде и со слезами заговорила: «Увы мне! Сегодня горестный день для меня, сегодня стала я вдовой. Уже не на кого мне взирать, не на кого поднять очей. Ныне разбилось зеркало мое, и погибла надежда моя. Отселе начинается горе, которому нет конца». Народ, видя это, лил слезы.
11. Затем архиепископ вместе с императорами положили тело на украшенные носилки и понесли на средину города. Народу было возвещено, что найден человек Божий, которого искал весь город. И все устремились навстречу святому телу. От прикосновения к этому священному телу расслабленные сразу исцелялись, слепые прозревали, бесы изгонялись, и все недугующие, какой бы болезнью ни страдали, когда прикасались к святому телу, исцелялись.
Императоры, видя эти чудеса, сами взялись нести одр вместе с архиепископом, чтобы и самим освятиться от этого святого тела. Они велели рассыпать по улицам много золота и серебра, чтобы толпа прельстилась деньгами и позволила бы пронести его в церковь, но народ пренебрег любовью к деньгам и все больше и больше теснился, чтобы прикоснуться к священному телу. Так с великим трудом они принесли его в храм святого мученика Бонифация, и семь дней возносили там хвалы Богу и делали ковчег из золота и драгоценных камней. В него и положили это священное тело в семнадцатый день месяца июля.
От этого ковчега потекло благоухание, как будто он полон был всеми ароматами. Люди с радостью тогда вознесли великое благодарение Богу, который изволил дать народу своему такую помощь, от которой всякий человек, просящий с искренним расположением ума, несомненно получает просимое.
Анселл Схоластик
Анселл Схоластик был преподавателем монастырской школы в монастыре св. Бенедикта во Флёри — известном центре клюнийского движения в средней Франции. Свое стихотворное «Видение» он написал по поручению самого клюнийского аббата Одона (ум. в 945 г.). Действие видения происходит в Реймсе, в монастыре св. Ремигия, который как раз в это время был тесно связан с флёрийским монастырем и готовился получить оттуда новый устав, реформированный в клюнийском духе. Можно подозревать, что содержание видения или целиком выдумано или сильно переработано Анселлом: образ самого ясновидца-монаха бледен, никак не охарактеризован, ясновидец даже не назван по имени. Если это и реальное лицо, то Анселл вряд ли общался с ним лично.