Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

53. И вот наконец вторглись сюда носящие колчаны враги, угрожая пиками и острыми стрелами. Они тщательно обыскали все вокруг, так что ни пола, ни возраста не пощадили бы, это уж точно, и нашли одного его, бесстрашно стоящего в середине. Они удивились: что бы это значило? и почему он не убежал? Предводители, приказав убийцам не трогать его до поры до времени, стали допрашивать его через переводчика, и лишь только увидели, что он невероятно глуп, смеясь, оставили его в покое. Мраморного алтаря св. Галла они и не подумали касаться, потому что до этого не раз были обмануты подобными алтарями, не найдя внутри их ничего, кроме костей и пепла. В конце концов они стали выпытывать у дурака, где спрятаны местные сокровища. И когда он бодро привел их к сокровенным дверям сокровищницы и они, взломав их, ничего там не нашли, кроме подсвечников и позолоченных венков[168], в спешке оставленных бежавшими, то пригрозили они обманщику оплеухой. Двое из них забрались на колокольню, думая, что петух на ее верхушке золотой, потому что, по их мнению, божество места, которое так называлось[169], могло быть сделано только из благородного металла. И тут один здоровенный мужчина, вытянувшись, чтобы сорвать петуха копьем, свалился с высоты во двор и испустил дух. Тем временем другой, взобравшись на верх восточного щипца с намерением на поругание бога святилища, освободить там свой желудок, упал навзничь и разбился насмерть. Герибальд потом рассказывал, что в то время, как этих двух сжигали между дверными косяками, сильный, пламя извергающий костер охватил дверную притолоку и перекинулся на потолок, и многие тогда наперебой стали шестами мешать головешки, однако поджечь храм Галла, как и Большой храм, не смогли. Но были в общем подвале братьев два бочонка вина полные еще до самой пробки. Они остались там потому, что в тот момент никто не рискнул запрячь быков или погонять их. Однако никто из врагов не открыл их, не знаю благодаря какому счастливому для монастыря случаю, разве только потому, что такой добычи было на их повозках в изобилии. Ведь когда кто-то из них, замахнувшись топором, собирался срубить один из обручей, Герибальд, который уже совсем по-домашнему обращался с ними, сказал: «Оставь это, добрый человек! Что же, по-твоему, должны мы пить, когда вы уйдете отсюда?» И тот, услыхав через переводчика эти слова, засмеялся и попросил товарищей не прикасаться к бочонкам их дурака. И так были они сохранены, пока не нашел их аббат, после того как венгры покинули монастырь.

54. Но разведчиков, которые должны были обыскивать леса и все тайные места самым тщательным образом, высылали они одного за другим и ждали, не принесут ли эти каких-либо новостей. В конце концов они расположились в атриуме и на лугу для богатого пира, когда Виборада[170] уже приняла мученическую смерть. А серебром покрытый киборий св. Отмара, который при внезапном нападении венгров беженцы не могли унести, они оголили. Вожди, разумеется, заняли ровное место внутри монастыря и пировали со всей пышностью. Также и Герибальд наелся у них досыта, больше чем когда-либо, как он сам потом говорил. Когда они по своему обычаю порознь и без стульев растянулись на зеленом сене для пиршества, принес он себе и клирику, которого они захватили как добычу, по маленькому стулу. После того как венгры, без ножей, а зубами, растерзали лопатки и прочие части убитого зверя и жадно проглотили их полусырыми, стали они, развлекаясь, перебрасываться обглоданными костями. Вино в полных чанах, поставленное посредине, каждый черпал себе без разбора, сколько ему было угодно. Когда же они, разогретые неразбавленным вином, стали взывать ужаснейшим образом к своим богам, то заставили делать то же самое клирика и своего дурака. Клирик, хорошо зная их язык, благодаря чему и была сохранена ему жизнь, принялся громко кричать вместе с ними. И вот когда от их языка он совсем было обезумел, затянул он, заливаясь слезами, антифон[171] из службы святому Кресту (открытие которого должно было праздноваться на следующий день[172]) «Sanctifica nos», это запел с ним и сам Герибальд, хотя и сиплым голосом. Все, кто там был, собрались на необычное пение пленников и в необузданном веселье стали плясать и состязаться в борьбе перед вождями. Некоторые сбежались сюда даже с оружием, чтобы показать, как они владеют военным искусством. Тем временем клирик, сочтя такую веселость благоприятным моментом для того, чтобы просить о своем освобождении, бросился, несчастный, в слезах, вождям в ноги, призывая крест святой на помощь. А эти, озлобившись, свистом и каким-то отвратительным хрюканием дали понять своим приближенным, чего бы они хотели. И они в неистовстве налетели, схватили человека быстрее, чем это сказано, и обнажили ножи, чтобы сыграть шутку, которую немцы называют picchin[173], на его тонзуре[174], прежде чем отсечь ему голову.