Panacea (СИ)

Существующий испокон веков союз людей и волков все-таки распался, а запреты и законы все еще не иссякли. Раньше межклановые связи запрещались, за исключением крайне редкого случая, если среди людей находился «Альтара», проще говоря, жертвенный алтарь, чаще, имеющий магические способности. Брак лидера-волка с таким человеком, носителем избранной крови, давал возможности вершить судьбы и открывать врата в другие миры. Тэхён узнал в затертой иллюстрации этого знака собственное клеймо и понял, что имеет дело с альфа-самцом, каких никогда не бывает много. И его вены вяжутся узелками, просятся к нему.

Сами же волки уже давно не живут стаями, их распри и войны, вечная дележка власти и двойственность, сделали свое дело. Одинокие и обозленные, отвергнутые людьми и друг другом, потерявшие семейные корни, они выживали поодиночке или объединялись в мелкие группы. Только в этом случае представляли опасность.

И ради безопасности жителей каждая деревня или городок обязаны иметь кого-то ведающего в делах магии. Тэхён пришел на пост после скоропостижной кончины бабки, но за свою нежную утонченность так и остался для других «ведьмой», а не ведуном. Прославился в окрестностях за пепельные волосы и черные глаза с алой каймой у зрачков, он оставлял за собою запах трав и особенно медуницы, помогал жителям и пришлым, бывал частым гостем у старосты.

И никогда бы не подумал, что его кровь имеет отличительные свойства, которые так легко учуять вожаку.

Борьба сквозь страдания истощила его окончательно, сила воли не у дел и сломлена. Тэхён устал просыпаться с привкусом пепла во рту, устал глушить боль зельями. Минуя деревенский частокол, после полуночи, он все-таки отправился в лес.

Чему быть, того не миновать.

========== 2. ==========

После висячего мостика через ущелье виднеется вдали огонек, что пляшет отражением по мокрым скалистым стенам. Кто-то развел костер в пещере. Тэхён больше не может дышать ровно, присматривается и выдает себя. Он знает: его уже почуяли, и оттого подступает тошнота, тело вытягивается струной, млеет.

Легкой поступью он преодолевает порог чужого жилища. В него тут же вперяется ошалело алчный взгляд, заточенный природой на охоту и кровь. Тэхён сбрасывает капюшон и медленно развязывает узел накидки, смотрит заклинателем змей, пусть и приручен он сам.

— Вот и ты, наконец-то, — ухмыляется Чонгук, поднимаясь с сенного настила и подкрадываясь.

Чонгук поддевает длинным когтистым пальцем ошейник на лакомой шее и всматривается в опущенные густые ресницы, вишню рта, долго принюхивается. Девственность отдает мякотью толченых яблок. Выдержанная для него, спасенная. Скромная неиспорченность и уязвимость прослыла в округе «ангельской ведьмой», Чонгуку повезло познать лично, он и не рассчитывал, что она принадлежит ему по крови, что пепел волос ее будет так сильно будоражить дух, а медовый запах кожи выламывать суставы. Она заклеймила раньше. Одним своим существованием.

Желание первобытное, глушащее.

Секундная заминка, когда Тэхёну страшно и стыдно, но наперекор всему рождается тихое: «Возьми меня». Чонгук прихватывает его за волосы и впивается в губы, мокро наказывая за глупое сопротивление, дорывая несносные слои одежд и прикусывая язык. Тэхён мычит и смиренно прижимается к нему, теснее, навязывается и дразнит. Слетают на камни обереги и побрякушки, разорван зубами ошейник, а Тэхён подхвачен на руки вихрем.

Мучиться стоило. Тэ брошен на сено, накрыт плотно, удивлен бесконечно. Волки сильны и развиты, как правило, их тела совершенны, а страстность не ведает границ. Чонгук ведал ее не раз, да все не с теми. Никто не сравнится с предназначенным.

Чонгук распоряжается собственностью, толкается Тэхёну в пах и присасывает клеймо, рычит и возвращается к припухшему рту, гладит по ребрам и царапается, обжигает языком соски и живот. Проклятие подгоняет его и бьет в затылок, но не наслаждаться врученной гибкостью Чонгук не может. Он изучает губами промежность, и Тэхён заламывает руки, стоном-эхом заполняя пещеру, ее уютный закуток, облюбованный Чонгуком еще по прошлой осени.

Тэхён раздвигает ноги шире и смотрит умоляюще, приглашает, дьявольски облизываясь. «Что же ты мучаешь меня, Волк? Бери, бери всего без остатка». Чонгук ухватился за сгибы колен и вошел разом. Ведьма забилась в припадке, выгибаясь и вороша сено ладонями, надрывно вскрикнула и потянула руки к своему зверю. Выжигаемый им, сточенный, Тэхён двигается навстречу и улыбается сквозь слезы, ублаженный и захваченный. Чонгук дерет его о сено, резко двигая бедрами, сотрясая под собою и добивая поцелуями, переворачивающими само естество.

В отсвете потрескивающего костра по горбатым стенам пляшут тени, слившиеся воедино. То плавно, то быстро. В ушах бьют барабаны, предки взывают к духам. Душно. Тэхёну не спастись: он пришит к Чонгуку живьем, и непрошеные слезы накатывают на глаза.