Panacea (СИ)

Обнимая Чонгука, Тэхён узнает горько-сладкий запах вереска из самого сердца леса, рассекает царапинами его широкую спину и слышит, как рвутся тоненькие ниточки в каждой натруженной мышце. Чонгук надкусывает прозрачность его запястий, и теплая рубиновая кровь орошает капельками влажный язык, он одурманен и замедляется так, чтобы Тэхён ощущал его внутри явственнее и чтобы успевал посмотреть во влюбленные навеки глаза. Чон кусает и зализывает, скулит от восторга и капает кровью Тэхёна в его же ключицы. Высасывает и повторяет вновь. Круговорот. У Тэхёна взаправду кружится голова. Он переливается в Чонгука частями, ритуально.

Чонгук останавливается и движет бедрами по кругу, и Тэхён отчаянно задыхаясь, шлепает по его ягодицам руками и хрипит, не распознавая боли. Чонгук его проклятье и панацея. И Тэ знакомится со вкусом собственной крови, на какие-то доли секунды угадывает не кожу, а шерсть, режет язык о клыки. Чонгук с трудом справляется с собой.

Он усаживает ведьму на себя и, переплетя с ней пальцы, разрешает завершить начатое, вгрызается в шею. Тэхён движется вверх-вниз, затем сжимается и опрокидывается назад, но перегибается и не падает на спину, потому что Чонгук не отпускает его и держит на вытянутых руках. Тэхёну кажется, что они умрут на следующем выдохе, и так будет правильнее. Ни конца, ни края, а потом вспышка, обволакивающая, горячая. Тэхён срывается и Чонгук обрушивается на него сверху, оставляя внутри семя. Тэхён терпеливо принимает и тихонько хнычет, перебирая длинными пальцами волосы Чонгука, успокаивая. Волк рычит и благодарно облизывает грудь.

Измазанные потом и кровью, они несколько минут наблюдают за тлеющими угольками костра. Больше совсем не больно. Тэхён уверен - теперь точно быть беде.

========== 3. ==========

Еще до рассвета распаленную кожу Тэхёна ласкала сильная рука, она изучила все изгибы, массировала живот и дотрагивалась до сосков. Мягкие губы полосовали его шею сзади и присасывались к мочке. Но Тэхён не захотел пробуждаться, он утешался тем, что мертв и рожден заново и наслаждался поступательными движениями растирающей ягодицы твердости. Не принятая во внимание ненасытность недовольно рычала и в конечном итоге оттянула клыками кожу на лопатке да как следует прикусила.

Тэхён так и отдался в состоянии томительного полусна, ослабленный, и лишь слегка приоткрывал веки, пока бедра Чонгука с медленных толчков склеивались с его собственными вплотную. Тэхён не распознал боли, и подумал, что теперь его лечат. Подумал и зашелся стонами, после которых сплел пальцы с ладонью Чонгука, успокоившейся на груди, и заснул много крепче.

…Восход разомкнул веки, глядя сквозь бельмо тумана. Воздух нагревался постепенно. Разговорчивый певчий дрозд уселся где-то поблизости и завел трель. Остывшая земля словно вылупилась из яйца и выпустила затаённые звуки, разгоревшиеся к полудню.

Весомая беда все же пробралась по руке вверх и, мягко коснувшись плеча, выдохнула у уха:

— Просыпайся.

Тэхён карабкается выше по сознанию, ворочается под медвежьей шкурой и долго не может разомкнуть глаз, тело его разбито и покусано, и такое чувство, что он теперь другой, насквозь пропитанный законом слова, законом плоти. Отныне ведьмовская кровь – дары волчьим венам. В глотке пронзительная сушь.

Прескверно, что Тэ пока с трудом угадывает, в чем разница. Разве что Чонгук продолжает затягивать пучиной, и его лицо кажется таким приятным, что в груди теплеет. Тэхён различает в воздухе его присутствие, вчерашний запах вереска сегодня горчит на языке. Чонгук верным щенком сторожит покой, протягивает Тэхёну чарку с чаем из душицы. Ароматный напиток клубится паром.

— Я не знал, что волки умеют готовить, — старательно улыбается Тэхён.

— Умеем. Большую часть времени мы живем как вы, — и Чонгук кивнул на кухонную утварь, скорее всего, ворованную.

— Если только не считать, что мы живем в домах и спим на кроватях, — не без иронии добавил Тэ и отпил целительной влаги.

Вчера Тэхён не смог осмотреться, но пещера Чонгука завалена хламом, притащенным с мест людских стоянок в лесу, там попадались разного рода мелочи вроде лошадиной сбруи, пробитых ковшей или рыболовных сетей, гребешков и ремней, охотничьих сумок. Наверное, волку виднее, для чего такая поклажа.

— Скажи, как ты умудрился так долго держаться? — поинтересовался таки Чонгук, срезая острым ножом кожуру с яблока.

— Чего толку говорить об этом, если я все равно здесь.

— А как иначе? — усмехнулся волк и пожал плечами. — Выбора у тебя не было. Знаешь, не многим выпадает такая честь.

— Зазнаваться ты горазд, я гляжу, — нахмурился Тэ и принял из рук Чонгука порезанное дольками яблоко. — Вы ведь сразу понимаете, что родились вожаками, да? Я слыхал, сейчас такое редкость.

— Конечно, редкость, учитывая, что мы вымираем. Немногие особи сходятся для продолжения рода. Я потерял родителей пять лет назад, на нас тогда напали…

— Соболезную…

— Не стоит. Так я и научился выживать, гонимый инстинктами. Отец, конечно, успел меня натаскать, но обучение не закончил.