Panacea (СИ)

Сеча, увиденная воочию, дала выход застоявшейся злости, притупила жалость и немного опалила старые обиды. Ночёвки под открытым небом снова стали блажью, единение со стаей придавало утерянной было уверенности. Чимин, сражающийся бок о бок, как-то после боя сказал:

— Сражаться на неравных – это так по-людски…

Многие волки с ним соглашались и не верили в благополучный исход. Примирить их с людьми – задача невыполнимая, а уж сейчас, когда снова стираются границы, и воспаляются ложные цели, заведомо провальная в корне. Отчаиваться Чонгук не торопился и не мог себе позволить.

Побывав во многих местах, он надеялся напасть на след Тэхёна. Известно, что в сопровождении седовласого волка видели «ведьму». Так как переместиться сразу же к Храму в подземелье для врага – мертвый ход, Юнги и Тэхён, скорее всего, путешествовали тем же образом, что и Чонгук: телепортируясь с Сокджином и подбираясь к северу ближе и ближе, ожидая истощения Ночных и окончательного слома. В этом имелось рациональное зерно.

Поддерживать дух волчьей жажды становилось всё труднее: многие, особенно молодые – уходили из-под подчинения и, задрав пару-тройку солдат, падали замертво. Но и тут Чонгук отдал приказ молодняку держаться старших и ни под каким предлогом не срываться с цепей.

Среди многодневных изнуряющих битв, в конце концов, Чонгуку повезло: кое-где послышался знакомый запах, из-за чего он, пребывая в облике человека, вцепился Чимину в плечо.

— Чуешь…? — глаза его загорелись благодатным пламенем.

Как бы ни прятал Сокджин родной запах, тот всё же проступал, приманивая своего Альфу, становясь ему проводником и светочем.

Чимин ничего не почувствовал, но отчего-то машинально кивнул. Надежда нужна и волкам.

***

Раскидные шатры и высокие подушки, пахнущие пряностями, стали Тэхёну вторым домом. В основном, их не баловали великим уютом для достойных граждан, но, в отличие от обычных вояк, они располагались в тылу с заметным шиком.

Командование отдавал не столько Юнги, сколько Сокджин, вешающий интригу за интригой королевским прихвостням на уши. Он умело манипулировал и торговался и без применения магии, отчего Тэхён не возлюбил его еще больше. И именно на этой почве обоюдной неприязни они начали сближаться с Юнги.

Зима в этих местах не изобилует снегом, небо провалилось ниже, вороны с горестью кричат о наступающих тяжелых временах. Сильные контрасты с югом. Север кажется роднее.

Сидя на берегу реки за несколько шагов от лагеря, Тэхён со скукой бросал камушки, а Юнги уселся позади и обнял его за плечи. Несколько минут они молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга, следя за засыпающим течением реки.

Кровь породнила Тэхёна с Юнги, он начал понимать его намерения, жалеть и сочувствовать, и его доброта, нежность, его славная жертвенность становились для Юнги ценнее всего на свете. Кроме этого волка, Тэ даже не с кем поговорить. И когда его долго не бывает, он уходит сражаться или охотиться – Тэ начинает беспокоиться.

— Всё это так бестолково, — признается Юнги. — Сокджин не знает, когда остановиться.

Поёжившись, Тэ кивнул.

— Да, наверное.

Но осуждать его не берется. В эти недели он поступает не лучше Джина, лжет и лицемерит для того, чтобы люди шли за ними, попрощавшись с разумом. Ему надоели их восхищенные взгляды и беспредельное внимание. Мало хорошего в том, чтобы становиться не просто свидетелем погибели и разрухи, но и одной из первопричин.

— Чего бы ты хотел, Юнги? — он привалился к нему и сполз, прижав макушку к груди.

Именно эти моменты Юнги собирается запомнить вплоть до мельчайших подробностей.

— Быть с тобой, Тэхён, — поглаживая его теплые ладони, Юнги обхватывает их своими, приговаривает голосом ниже… — Унести прочь отсюда, куда-нибудь, где неслышно криков и мне не приходится уходить надолго. Я хотел бы, чтобы у нас появилось место, которое я смог бы назвать домом, которого у меня никогда не было.

Воображение заиграло так живо, что Тэхён почти увидел их дом, маленький и светлый, где-нибудь среди хвойных лесов, пахнущих ментолом. Улыбнувшись, он поднес запястье к его губам и выдохнул:

— Бери.

Потому что Юнги нужно как можно больше сил, а Тэхёну важна причастность к происходящему. Его ломит и давит присутствие Альфы. И сотни маленьких иголочек пронзают тело, когда острые клыки оставляют осторожные проколы. Юнги пьет и тихонько скулит, зализывает, и Тэхён даёт ему поцеловать себя в губы, очарованный и сладостный, пробуждающий знойную страсть.

Вечером явился недовольный Джин, метнул презлющий взгляд на уставшего Юнги и Тэхёна, массирующего тому плечи. До его появления было преспокойно, и доносящийся гомон солдат не доставлял неудобств, а теперь слышно каждую мелочь, которую своим голосом Джин умножает и раздувает в воздухе, что меха. Сначала он рассказал о нескольких внезапных победах, пожаловался на то, что «чистокровка умён», и у Тэхёна вдруг заныло в груди, он отстранился к подушкам и затих.

— Разве это не фарс и мы не используем войну, чтобы добраться до Храма? — спросил Юнги, подходя ближе.