Panacea (СИ)

— В идеале Альтарой должна была быть женщина, но наше проклятие ни разу не дало плода женского пола, — непринужденно продолжил Сокджин. —Заинтересованы мы в этих двоих потому, что нам нужно возродиться, воскресив нашу семью. А усилиями доблестных Хранителей и Намджуна открыть ящик может лишь нареченная пара, после брака имеющая могущество, о сути которого не знаем даже мы, их создатели, ведь еще не было тех предназначенных, что несли в себе безусловно чистую любовь от настоящих отношений.

— Тогда зачем вам нужен я? — растерялся Юнги.

— Ты? — Джин ухмыльнулся, заерзал на стуле. — Ты являешься одним из условий. Ох уж опять этот Намджун! Он предложил введение особой формулы. Ящик открывается для «распоряжений» лишь нареченным – это первое условие. Второе – затмение. Третье же, что Альтара должен нести в себе посыл отреченных. Ох, и долго же мы думали, что это такое и как осуществить, учитывая, что Намджун не потрудился рассказать правды! И мы решили объединить два условия в одно. Являясь Альфой и представителем проклятой ныне ветви, ты, Юнги, должен попросту занять место Чонгука, подчинить которого мы не сможем. Вот и всё. И как можно додуматься логически, Альфа и Альтара, которыми будем манипулировать непосредственно мы сами, сделают всё, что угодно.

Пошатнувшись, Юнги прервал Сокджина, молча встал и вышел, отправился прогуляться, чтобы выветрить отвратительную мысль о том, что используют его, Тэхёна, того Чонгука, ни в чем не повинных, тающих на полях сражений… Ради того, чтобы явить своё божественное великолепие, а вовсе не затем, чтобы навести порядок.

Гори оно пламенем, это мироздание! Идти на поводу у богов, каким важен статус и лавры отмщения?! Какой бы последней сволочью ни был Юнги, он теряет всякий энтузиазм к бессмысленной борьбе, вспоминая, что есть такое тепло, как у Тэхёна в улыбке, под его пушистыми ресничками и в голосе. И если Тэ говорит, что есть много хороших людей, Юнги не может не верить. Он многое успел переосмыслить с их встречи.

Таким, разочарованным и убитым, его и принял Тэхён, так и не сумевший заснуть. Он стал ластиться в объятия, целовать его… Юнги разрывает от возбуждения, но он понимает: поцелуи эти предназначены вовсе не ему, и менять кричащее чужим именем клеймо недопустимо.

— Возьми меня… — ведьма кусает губы и прижимается теснее. — Прошу.

Юнги слизывает сладость с тонкой шеи, окольцовывает талию и возвращается к губам, с довлеющей нежностью даря поцелуй, а затем успокаивает, поглаживая и целуя в виски, переносицу, укладывая рядом с собою. И смотрит в доверчивые глаза, еще недавно горящие ненавистью. Ему не нужно тело, которое предлагается ценой обмана. Любое другое – возможно, но не Тэхёна. И потому Юнги нужно придумать, как снять это дурацкое забвение, навеянное самодовольным божком.

…Снаружи снова зашумели.

***

Чонгуку спалось паршиво, Чимину еще хуже. Устав слушать вздохи друг друга, они заговорили о том, по чему скучают больше всего. Общим словом, не произносимым вслух, значилось – ласка, которой не хватало в жерле бушующей днями жестокости. Степенно в голове Чимина неотступно разрастался образ Хосока, что в тысяче миль отсюда. Он даже не успел осознать, когда именно его стало беспокоить состояние мага, его целостность.

— Слушай, я не могу так. Мне надо с ним увидеться, — Чимин поднялся и поставил беспокойные глаза. — Отовсюду ползут гиблые вести. У меня плохое предчувствие.

Схожее снедало и Чонгука, потому он попросил Намджуна переместить их в котлован зябкой зимней ночи. Интуиция, как известно, Альфу не подводит.

***

К изнурительным странствованиям в компании волков Хосок уже попривык. И лишь одно точило нервы. Причастившись волчьей крови, он чувствовал каждый их взгляд, поступь, жар тел и лаву дыхания. Что в таком случае приходится испытывать Чонгуку с Тэхёном – даже представить сложно.

Занимался Хосок тем, чем и положено – врачевал, защищал и являлся верным помощником, нанося сокрушительные удары. Скучать ему некогда. В недавней схватке их стая потерпела значительный урон, вожак ходит молчком, от ребят тоже ни весточки. Обстановка волнительная и страшная, того и гляди начнешь пугаться любого шороха.

Ночь впадала в небытие в тот миг, когда Хосок очнулся от полыхнувшего свиста стрелы. Та угодила в сухой кустарник, и занялся пожар. Пламя мигом подняло на лапы волков, те бросились прочь от огня, рассыпавшись группками, чтобы донять врага. Дым накатил на глаза, и Хосок вслепую начитал заклинаний, успел поставить щит. Половина волков обратилась людьми, взявшись за оружие, и от лязга стали зазвенело в ушах.

Этого нападения никто не ждал: территория казалась расчищенной, лагерь недруга проверено далеким. Выходит, не обошлось без крученой магии, тушившей и инстинкты.

— Их слишком много! Надо отступать! — кричал Хосок, но вожак вошел в раж и не думал слушать.