Панджшер навсегда

– Вот и вся философия. – Он подошел к своим взводным, налил в кружки понемногу горючего самогона. – Есть только сегодняшний день, завтра придумали евреи, чтобы деньги давать под проценты. А русские вечно занимаются не своими делами и до завтра обычно не доживают. Вот так. Ну помянем ребят.

– Помянем.

– Земля им пухом… – Ремизов общаться с ротным не хотел и, осушив кружку, молча жевал подсохший хлеб, рассматривая доски стола. Он считал его причастным к гибели первого батальона. Хоффман считал иначе, никого не собирался судить и втайне был рад, что находится на своем месте, в своем батальоне.

– Ну что, мамонтята, вы уже готовы стать героями? Тогда спросите у меня, своего Мамонта, сколько это будет вам стоить, – отяжелевший ротный обвел лейтенантов неулыбчивым взглядом, по его пьяному, красному лицу с мясистыми щеками блуждали белые пятна, но слова, которые он произносил, не становились от этого менее доходчивыми. – Теперь вы увидели злобную морду войны и сумеете вытереть сопли своим солдатам. Путь в народные герои открыт.

– Да мы как-то не рвемся.

– Не скромничай, Хоффман, от героев личное мужество требуется не всегда. Вот скажи, кто такой Кутузов, кто? Благородный воин, выживший из ума, но спасший Отечество. Он герой, но никто не помнит, как он со шпагой дрался при штурме Измаила! А вот когда стал старым, жирным, одноглазым, ха, когда проспал весь совет в Филях – вот тогда он и стал народным героем. Народ, мол, сам разберется, он даст отпор. Философ хренов, предвидение у него было, чутье. А народ что? Он всегда был пушечным мясом, так в мясорубку его, одной тысячей больше ляжет – одной меньше, какая разница. А этот народ бесфамильный и безымянный, этот поганый человечишко, за Родину жизнь положил. – Мамонтов на секунду умолк. – Давайте за русского солдата выпьем. Ремизов, наливай, нечего сиротой казанской стоять.

– Товарищ капитан, – Хоффман, не терпевший, когда передергивали факты, попытался высказаться, – Кутузов тем не менее при Бородине отказался от второго дня боя.

– Отказался. А куда бы он делся, когда ему доложили о потерях. Он армию берег, а не солдата. И народным героем он стал в первый день, а не во второй.

– Но ведь те же солдаты любили его, они верили в него.

– Что вы знаете о солдатах? Им надо в кого-то верить, вот они и верят, – крякнув после выпитого самогона, занюхав его рукавом, Мамонтов резко сменил тему разговора, к которой подбирался обходными путями. – И вот вы, молодые, дерзкие, что вы мне скажете, вам солдаты доверяют? А мне? А два дня назад я должен был положить нашу роту рядом с третьей, а Усачев – батальон? Так, что ли? Мы бы только сунулись, и нас бы встретили с местным хлебом и солью. Ну вот ты, Ремизов, ну кого ты из своих готов положить на алтарь саурской революции? Ну называй фамилии. Кого не жаль? Молчишь. Правильно молчишь, на алтарь кладут не тех, кого не жаль, а лучших. Только лучших!

– Но как же первый батальон? Там же столько людей погибло?

– Они сделали свой выбор. Вот, Александров, молодой и дерзкий, крепкий – такого, как он, ни одна пуля не возьмет. А Королев сопли распустил, где он теперь? Стоит перед вратами чистилища и ждет своей очереди. Думает, что ему все простят.

– А Карцев?

– А что Карцев, он уже в чистилище, смотрите, как его корежит.

На другом конце стола, где старшие офицеры обступили командира полка, разговор шел о том же.

– Я комдиву поверил, а он меня предал. Прикрытие. «Вертушки». Все красиво на бумаге… Выходит, это я направил батальон в засаду. Может, и третью роту я с хребта снял? Да какая теперь разница. Потеря управления – вот, что на мне висит.

– Но ведь вы же все-таки танкист. – Чей-то неуверенный, почти лакейский голос пытался скрасить обстановку, в чем-то его оправдать.

– Ну и что, танкист, что это меняет? Хватит мне подыгрывать, – ему стало обидно за себя, за свою беспомощность, даже за то, что кто-то пытается отнять у него его страшную ошибку. – Раз танкист, значит, как с гуся вода? Я не сука последняя!

– Командир! – Усачев взял его под локоть, чуть приблизил к себе. – От ошибок никто не застрахован, и страшно то, что уже завтра кто-то наступит на те же грабли.

– Ты понимаешь меня, Иван Васильевич, спасибо тебе за поддержку. И прости, ты ведь такой же комбат, как Королев, ты мог оказаться на его месте. Только я не понимаю, как это случилось. Как третья рота оказалась внизу, что она там делала? Это же не просто засада, это, ловушка, и нас туда вели.

Все промолчали, опустив головы.

– Ладно, хватит об этом. Сейчас возвращаемся в полк. Теперь нашим местом, пунктом постоянной дислокации, будет Руха. Туда и пойдем, потопчем родные места Ахмад Шах Масуда. Там инженеры уже трассируют траншеи, окопы. Ну вот, пожалуй, и все, а потом мы вряд ли увидимся. – Карцев вдруг успокоился, приподнял голову, оглядел офицерское собрание. – Меня снимут, я уверен, но на этом может и не закончиться. А у вас будет новый командир. Так что, не поминайте лихом.

* * *